Клад стервятника
Шрифт:
Взаимопроникновение. Мы думаем, что играем с ней, играем в неё. На самом деле она играет с нами. В свою игру, куда более масштабного уровня. Мы её живые товарищи по игре. Конечно, напрашивается вопрос, не обстоит ли дело ещё хуже? Не живые ли мы игрушки Зоны, не играется ли она в свою игру нами?
Я подозреваю, что среди прочего влияние Зоны привело и к создание игр цикла «С.Т.А.Л.К.Е.Р.»… Она каким-то образом научилась аномализировать не только пространство. Через время дотянулась в прошлое и давным-давно таким доступным для понимания людей методом внедрила себя в наше представление о мире. Чтобы к тому моменту, когда она повзрослеет, мы уже подготовились контактировать с ней… Чтобы нас, крохотных, не расплющило знание, оно подавалось дозированно. Например, о том, что Зона способна проявлять какие-то признаки разумности, намёк был дан именно через игру, беспрецедентно быстро побившую все рекорды продаж. Почему-то. Ты должен помнить детали. Ноосферу, о-сознание и тому подобные штрихи к портрету.
Ребёночек хоть и маленький, Ник, а не глупенький. Способен не только крушить и ломать, но и делать выводы, анализировать и пытаться. Пытаться с нами поиграть.
Но и мы-то не совсем уж безмозглые. По ходу, мы, человеки, тоже можем не только играть с нею, но и ею играться. Надеюсь, ты улавливаешь оттенки смысла.
Да, человек пытается использовать Зону в своих корыстных целях. В первую очередь её креативную способность со-творять то, что раньше существовало лишь в воображении. Не важно, Зоны ли, человека ли…
Желания в Зоне постоянно исполняются. Пачками. И мы всех желающих не проконтролируем, как бы ни пытались. Но одно дело — желания игрушек, а другое — товарищей по играм. Именно бесконтрольному исполнению желаний потенциальных товарищей мы и пытаемся помешать.
Какое-то желание может переполнить чашу последней каплей. Наберётся некая критическая масса. И тогда рванёт. Как в двадцать шестом. Наша вынужденная функция — контролировать наземную поверхность. Территорию. То, что человечеству, собственно, известно как Зона и Предзонье.
Основная наша задача, Ник, не допустить, чтобы неправильные игроки вступили в игру. В двадцать шестом уже доигрались. Тогда она была ещё эмбрионом, но уже существовала и впитывала информацию. Жизнь человека тоже ведь не в секунду выхода из чрева начинается, а с момента зачатия.
Представляешь, Ник, каких отбросов и подонков с самого своего возникновения всасывает, привлекает Зона? И что они могут пожелать, заявившись сюда? Многие, конечно, не наделены достаточной силой воображения и силой желания. Но в любой момент может появиться желалыцик, который подбросит в её формирующееся мировоззрение энергичную идейку, способную погубить человечество. Для этого вовсе даже не обязательно, чтобы само по себе чёрное пятно увеличилось…
Вот мы и охотимся за талкерами — которые могут неправильно повлиять на неё, с нашей точки зрения. Мы обязаны перехватывать желания, которые научат Зону плохому.
Вижу, вижу, тебя подмывает спросить, как разобраться, чьи желания представляют опасность, а чьи можно проигнорировать? Спроси чего полегче, Ник… Если сороконожка задумается, какой ногой ступать, она с места не сдвинется. Ты просто понимаешь вдруг, что тебя зовёт куда-то, и спешишь туда, к цели, в нужное место к нужному времени.
То, что произошло в марте двадцать шестого, в переносном смысле разительно напоминает то, что случилось в апреле восемьдесят шестого прошлого века. Потому что всё, о чём я тебе сейчас рассказываю, тринадцать лет назад было разрознёнными фактами, не сведёнными в систему. Контроль удерживать просто некому было.
Зато, как видишь, Ник, теперь удерживаем, и ребёнок из колыбели не вылезает. Мы вынужденно пытаемся воспрепятствовать росту. Потому что если Зона повзрослеет прежде, чем мы с нею сумеем договориться, из нас может никого не остаться. Понимаешь, мы так и не научились ей отвечать. Слышим, что она спрашивает, да, но всё это происходит скорее на уровне чувствований, а не мыслей. Остаётся только верить, что диалог возможен и что мы не зря жестоко отбираем у людей желания, любым способом, даже ценою их жизней.
Пока не установится осознанный контакт и мы не попытаемся воспитать, направить мутированное дитятко человечества, у нас просто нет другого выхода.
В особенности это важно для наших народов. Восточные славяне едва-едва выкарабкиваются после чёрного двадцать шестого года. Новый удар Черноты будет уже смертельным, в первую очередь для нас. И помощь всего мира не спасёт. Миру просто не до нас будет. Все начнут персональные заборы лепить в наивной попытке отгородиться…
Всё, всё, отвечаю, кто мы такие, не то сейчас лопнешь от нетерпения.
Мы себя называем просто. Ловчие. По сути, сталкеры — в прямом смысле и в буквальном переводе — это мы и есть. Но раз уж это слово давно используется в более расширенном смысле, то первыми из наших было решено в кругу коллег пользоваться именно основным значением перевода слова на русский, а не самим оригинальным словом «сталкер», один в один заимствованным и ставшим частицей русского языка. Нас тогда было очень мало, тех, кто попал в почти анекдотическую ситуёвину: если не мы, то кто же…
Кому-то необходимо выполнять роль стержней контроля. Тех, что всегда готовы упасть в готовый взорваться реактор. Пожертвовать собой, если понадобится…
— Ну не могу стерпеть, Леа, позволь прокомментировать! Знаешь, мне кажется, чего-то ключевого не хватает. Несмотря на всё, что ты сказала. Ну не кажется мне серьёзной идея бегать по Зоне за каждым, кто чего-нибудь способен пожелать настолько сильно, что оно исполнится. Проще уж выгнать всех на фиг отсюда. Это вполне можно сделать, несмотря на объективные и субъективные трудности. Но почему-то вы этого не сделали. Предпочли круглосуточный риск, погоню за призрачной надеждой везде успеть, всех перехватить… Ах, какой-нибудь гадкий мальчишка припрётся и научит Зону плохому! Вредная девчонка отомстит подруге, изо всех силёнок возжелав, чтоб…
— Кто не рискует, тот живёт на пенсию. Ник, я договорю, хорошо?…
Несси воздвигся напротив Луча, держа на плече металлическую дубину своего «баррета».
— Дядь, приветик! А я всё гадал, и когда ж ты прятаться от меня замаешься.
Неизменная улыбка не исчезла с лица молодого, хотя сквозь щиток едва просматривалась. В натуре парень растёт, уже соображает, когда можно открывать лицо, а когда чревато для здоровья и жизни.
— В Бар не пришёл, с места встречи слинял, только пятки сверканули, еле успел тебя приметить тогда. Я понимаю, у вас, стариков зонных, собственная необъяснимая логика, но постоянно узнавать, что твой хороший знакомый тебя за лоха держит… как-то… э-э-э…