Клад Волчьего колодца
Шрифт:
Шофер неожиданно развернулся и тяжелым кулаком сшиб долговязого с ног.
— Ах ты… убью!.. — Головня в бешенстве навалился сверху на шофера.
Глухой вскрик, хрипение… Завязалась ожесточенная борьба.
Несмотря на богатырское сложение, шоферу не под силу было совладать с двумя, к тому же вооруженными противниками. Еще мгновение, и все было бы кончено. И вдруг…
И вдруг…
Откуда-то,
Позднее, захлебываясь от восторга, Геннадий рассказывал всем о потрясающей битве, разыгравшейся между отрядом вооруженных до зубов преступников и группой ребят из лагеря, которыми командовали он с Томкой. По словам Генки, эта битва тянулась не менее двух часов, и, когда на место происшествия приехали милиционеры, им осталось только ахнуть от изумления.
В действительности же борьба продолжалась не более пяти минут. Но, когда из леса появились люди из Комитета госбезопасности, им и вправду пришлось ахнуть: поперек дороги, неподвижно вытянувшись, лежали оба пассажира грузовика. Их руки, ноги и головы, точно муравьи, облепили ребятишки. Из кабины грузовика отчаянно сигналил миловидный румяный мальчишка с большой шишкой на лбу: горнист Гридь Колосок и тут не подвел — вовремя засигналил тревогу.
Через несколько минут долговязый и Головня были обезоружены, крепко связаны и обысканы.
Оглушенный шофер с трудом поднялся на ноги. Пошатываясь, он подошел к невысокому плотному человеку, который бережно прятал в планшет пакет с документами, отобранный у Головни.
— Что же ты, друг? — с упреком спросил тот. — Как же это получилось?
— Авария, товарищ майор. Полкилометра только не дотянул до вашей засады…
— А ребятишек откуда набрал?
Шофер с недоумением развел руками:
— Ума не приложу, откуда они повыскакивали! И главное — в самую что ни на есть нужную минуту! Без них и мне бы каюк, и коршуны улетели бы… Вот еще примите, товарищ майор…
Шофер подал майору две сотенные.
— По вашему совету выторговал, в доверие, так сказать, входил…
«Сережка, Сережка, горячая голова!..»
Ничего не подозревая о бурных событиях, разразившихся в это время в Зубровском лесу, Виктор Михайлович со своей «девчоночьей командой» дошел до Яблоневского тракта. Не обнаружив там ничего, кроме Генкиных черточек на земле, вожатый повел группу дальше.
— Наверное, он давным-давно в лагере, — начала капризничать Иринка, которой надоело бродить по лесу и аукать. — Был бы он где-то здесь, уж давно бы откликнулся. Виктор Михайлович, давайте возвращаться.
Оля Барабаш укоризненно взглянула на подругу:
— Ну как тебе, Иринка, не совестно? Вот дойдем до Кленовского
Иринка прикусила язычок, но через некоторое время остановилась и жалобно сказала:
— Я боюсь идти дальше… Там кто-то воет…
— Правда, воет, — подтвердили и остальные девочки. — Виктор Михайлович, вот послушайте.
Вожатый прислушался: откуда-то издалека донесся протяжный, тоскливый собачий вой.
…Вьюн выл жалобно, сидя над неподвижным, лежащим ничком в траве Сережей. Бедный пес никак не мог понять, что же случилось с его хозяином, почему он не шевелится, не отвечает на ласки, не замечает своего любимца? Это было так необычно, так страшно, что Вьюн даже не обратил внимания на незнакомого ему человека, который быстро вышел к нему из-за кустов.
— Эй, девочки! Ко мне, сюда!.. — закричал Виктор Михайлович, бросаясь к Сереже. — Сережа, дружище, что с тобой?
Виктор Михайлович приподнял Сережу. Мальчик тихо застонал и бессильно склонился на грудь к вожатому.
— Живой!
Потрясенные девочки в немом молчании едва поспевали за своим вожатым. Только Иринка громко всхлипывала, утирая обильные слезы.
Виктор Михайлович бежал, не чувствуя, как онемели от тяжести его руки, как хлестали лицо колючие ветки.
— Эх, Сережка, Сережка, горячая голова!..
Следователь вызывает свидетелей
Томка сидит на передке брички, рядом с ездовым Семеном, и, радостно сияя зелеными глазами, все время оборачивается назад.
— А их главный начальник развел руками и спрашивает: «Да откуда вы, ребята, тут появились?» Я и отвечаю: «Из бочек». Он еще больше удивился: «Из каких бочек?» — «А из тех, пустых, которые в кузове!» — «А в бочки как попали?» — «Залезли, — говорю. — Пока они в кабине с шофером торговались, мы потихоньку и забрались. А кто не успел, тот на ходу… Долго, что ли?»
Сережа, еще бледный, но радостно оживленный, сидит рядом с Романом Петровичем и, хотя знает уже все подробности знаменитого сражения, с интересом слушает.
— «Ну, — говорит, — герои! И как же вы не побоялись?» Тут Генка наперед выскочил, грудь колесом и на цыпочки привстал, чтобы казаться выше. «А чего нам, — говорит, — бояться? Мы не из трусливого десятка! Нам хоть бы что! Мы и почище можем!» А сам, когда выскочил из бочки да вцепился со Славкой в ногу вашему сторожу, так глаза зажмурил и громче всех верещал от страха. Чуть сигналов не заглушил!
Изобразив «храброго» Геннадия, Томка откинулась назад и заразительно расхохоталась.
— А после, когда тех, связанных, увезли, за нами тоже пришла машина, и всех нас отправили в лагерь. Едем, а у меня, поверишь, Сергейка, вот тут, где сердце, так и бушует, так и бушует! На месте спокойно усидеть не могу!
— Тамара, а ты когда-нибудь умела сидеть спокойно? — добродушно посмеивается Роман Петрович.
— И ведь не зря, — пропустив мимо ушей замечание, продолжает Томка. — Оказалось, тебя нашли в лесу убитым!