Клад

Лодка подъзжала къ берегу. Между выступомъ мловыхъ скалъ обрисовалось устье рчки, впадавшей въ заливъ, и по боле густой и живой зелени на ея берегахъ можно было слдить за всмъ ея теченіемъ, прорзывавшимъ лсную чащу. Дале высились горы, блоснжныя, похожія на замерзшія волны.

Море едва колыхалось; солнце такъ и налило съ безоблачнаго неба. Человкъ, державшій въ рукахъ весла, пересталъ грести и сказалъ:

— Должно быть, это самое мсто и есть.

Товарищъ его, сидвшій на корм, сталъ пристально смотрть на берегъ, сличая его съ какимъ-то пожелтвшимъ чертежомъ, лежавшимъ у него на колняхъ.

— Подойди-ка поближе ко мн и по смотри, Эвансъ, проговорилъ онъ.

Они нагнулись оба надъ рисункомъ, походившимъ

на грубо начерченную географическую карту. Старый, загрязненный лоскутъ бумаги расползался уже по перегибамъ; чертежъ, сдланный на немъ карандашомъ, стерся отчасти, но нее же походилъ на очеркъ залива.

— Вотъ, сказалъ Эвансъ, водя ногтемъ но рисунку, — это скалы и устье рчки…

— А эти извилины означаютъ ея теченье, прибавилъ онъ, помолчавъ. — Дло ясное… Звздочка же указываетъ самое мсто… Но такъ ли, Гукеръ?

Гукеръ, продолжая разсматривать карту, отвтилъ:

— Замть, что эта линія точками идетъ прямехонько отъ скалъ къ групп пальмовыхъ деревьевъ, а звздочка поставлена именно на пересченіи этой линіи съ ркой. Это надо имть въ виду.

— Но что это за знаки? спросилъ Эвансъ посл новаго небольшого молчанія. — Точно бы планъ какой-то постройки… но странно, что все короткія черточки и въ разныя стороны. Совсмъ непонятно… А надписи на какомъ язык?

— По-китайски, сказалъ Гукеръ.

— Естественно… Вдь онъ былъ китаецъ, замтилъ Эвансъ.

— И прочіе тоже, проговорилъ Гукеръ.

Оба они посидли нсколько минутъ, смотря задумчиво на берегъ. Потомъ Энансъ сказалъ:

— Твоя очередь грести.

Гукеръ сложилъ чертежъ, засунулъ его въ карманъ и взялся за весла, но работалъ онъ ими плохо, какъ человкъ, утомленный до крайности.

Эвансъ сидлъ съ полузакрытыми глазами, лниво наблюдая за мелкими волнами, разбивавшимися о сосдніе коралловые рифы. Солнце, находившееся почти въ зенит, легло немилосердно. Не смотря на близость къ кладу, Эвансъ не испытывалъ того восторга, котораго ожидалъ. Возбужденіе, перенесенное при недавней борьб за чертежъ, потомъ длинная ночная переправа въ утлой лодчонк съ материка къ этому острову и безъ надлежащаго запаса провизіи, все это истощило его до безчувствія ко всему. Онъ старался сосредоточить свои мысли на тхъ золотыхъ слиткахъ, о которыхъ толковали китайцы, но это не удавалось ему, и онъ невольно думалъ лишь о прсной вод, которою надялся освжить себ засохшій ротъ и горло. Чмъ ближе подвигалась лодка къ берегу и чмъ явственне слышался всплескъ воды о скалы тмъ сильне разливалась тяжелая истома по всему тлу Эванса; имъ овладло, наконецъ, какое-то полусонное оцпенніе. Онъ продолжалъ понимать, что передъ нимъ тотъ островъ, къ которому слдовало хать, но къ этому сознанію примшивалнсь какіе-то странные образы. Передъ нимъ возникала та ночь, въ которую они съ Гукеромъ подслушали тайную бесду китайцевъ. Луна освщала верхушки деревьевъ; внизу горлъ маленькій костеръ; около него виднлись фигуры трехъ желтолицыхъ людей, посеребренныя, съ одной стороны, луннымъ свтомъ, казавшіяся багровыми, съ другой, отъ огня. Эти люди говорили между собою на ломаномъ англійскомъ язык, потому что были изъ трехъ различныхъ китайскихъ провинцій съ несходными вовсе нарчіями.

Гукеръ первый понялъ главную суть ихъ разговора и веллъ товарищу тоже прислушаться, что было довольно мудрено: нкоторыя слона ускользали отъ слуха, другія оставались непонятными, но все же было возможнымъ уразумть, что какой-то испанскій галіотъ разбился здсь, плывя съ Филиппинскихъ острововъ, но казну его матросы успли спасти и зарыли ее на остров, съ цлью возвратиться посл за нею. Съ этого начиналась исторія. Потомъ произошло опять какое-то кораблекрушеніе; большая часть экипажа погибла отъ болзней или среди дракъ, повторявшихся при полномъ отсутствіи дисциплины. Подъ конецъ остававшіеся въ живыхъ вышли снова въ море и отправились неизвстно куда. Зарытыя сокровища такъ и остались на

мст. За годъ тому назадъ, китаецъ Шангъ-Ги, прибывъ случайно на этотъ островъ, напалъ на слдъ клада, пролежавшій въ земл цлыя двсти лтъ. Онъ скрылъ отъ всхъ свою находку, но потомъ бжалъ съ своей джонки, прибылъ опять сюда и перенесъ золото на другое мсто. Это стоило ему невроятнаго труда, но онъ выполнилъ всю работу одинъ. — «И къ моему кладу не подступишься теперь! Онъ все равно что зачарованъ», говорилъ онъ. Но вырыть золото и перевезти его было уже не подъ силу ему одному, и онъ подыскалъ себ товарищей. Онъ сталъ показывать имъ свой чертежъ, но голоса понизились при этомъ до того, что Эвансъ и Гукеръ не могли ужь ничего понять. Но и сказаннаго было достаточна для подслушивавшихъ бглыхъ британскихъ матросовъ.

Грезы Эванса перенесли его вдругъ къ тому мгновенію, въ которое коса Шангъ-Ги очутилась у него въ рукахъ. Что значитъ жизнь какого-нибудь китайца въ глазахъ европейца?.. Но крошечное лицо Шангъ-Ги, сначала озлобленнаго, яростнаго, какъ потревоженная змя, приняло вдругъ жалобное страдальческое выраженіе, и именно въ этомъ вид все мерещилось оно Эвансу… Потомъ, оно вдругъ стало усмхаться, какъ-то особенно язвительно, точно дразня его и угрожая ему чмъ-то невдомымъ и неизбжнымъ. Сонъ становился все страшне и страшне: на земл лежали золотые слитки кучею, но Шангъ-Ги тянулъ ихъ къ себ; Эвансъ схватилъ его опять за косу, но противный желтолицый сталъ вытягиваться выше и выше, все усмхаясь и не уступая сокровищъ. Эвансъ тоже сталъ расти, но слитки вспыхнули, и какой-то бсъ съ чернымъ хвостомъ, заплетеннымъ какъ коса у китайца, сталъ кормить Эванса горячими углями, а другой бсъ кричалъ: — «Эвансъ!.. Эвансъ!.. Ты спишь, глупый человкъ!»

Онъ открылъ глаза. Гукеръ только что крикнулъ ему въ послдній разъ: «Эвансъ!»

— Вонъ они, пальмовыя деревья. Они должны быть по прямой линій отъ этихъ кустовъ, сказалъ Гукеръ. Замть это. Если мы высадимся здсь и пойдемъ совершенно прямо, то пересчемъ рку, гд слдуетъ.

— Такъ вводи лодку скоре въ устье! воскликнулъ Эвансъ. — У меня во рту все горитъ, точно въ самомъ дл отъ угольевъ… Поворачивайся, а то я стану пить хоть морскую воду!.. Нтъ, давай лучше весла мн! крикнулъ онъ почти злобно, не сводя глазъ съ серебристой ленты, извивавшейся среди деревьевъ.

Они въхали въ устье рки. Гукеръ зачерпнулъ пригоршнею воду, попробовалъ ее, по выплюнулъ тотчасъ снова. Немного дале, онъ повторилъ опытъ и сказалъ: — «Эта уже годится!» — и оба они стали пить тмъ же способомъ.

Но Эвансу было этого мало: онъ перегнулся черезъ бортъ и припалъ губами прямо къ вод, рискуя опрокинуть лодку, но не думая ни о чёмъ, кром желанія утолить свою жажду. Гукеръ пилъ тоже съ жадностью; наконецъ, успокоясь, они причалили лодку и хотли уже выйти изъ нея, но Эвансъ замтилъ, что это будетъ неладно.

— Намъ придется пробиваться здсь сквозь густой кустарникъ; сказалъ онъ, — и мы собьемся съ нужнаго направленія. Лучше воротиться опять къ морю и остановиться у открытаго берега.

Гукеръ согласился съ этимъ; они поплыли опять къ устью рки, вышли на песчаную отмель и втащили на нее свою легкую лодочку.

Отсюда имъ было легко оріентироваться, и они пошли по прямой линіи къ намченной точк. Эвансъ несъ туземное орудіе въ вид мотыки съ отточеннымъ каменнымъ остріемъ, Гукеръ захватилъ весла.

Имъ все-же пришлось пробираться сквозь мелкую поросль и спутанные сучья, но скоро деревья пордли, и путь сталъ свободне; жаръ уже спалъ и наступила вечерняя прохлада. Деревья разступались все шире и шире, образуя лишь тнистый сводъ своими вершинами. Какіе-то блые цвты свшивались съ ихъ втвей; тягучія маны перекидывались съ одного ствола на другой; замтно темнло; пятнистые грибы и темно-красные лишаи покрывали почву все гуще и гуще.

Эвансъ вздрогнулъ.

— Становится почти холодно посл дневного жара, проговорилъ онъ.