Клад
Шрифт:
Так вот, следователь прокуратуры, который привел Алешку с улицы и с которым мы сейчас снова шли по коридору, и был тем самым дяденькой в пижаме.
Я-то его сразу вспомнил, но Алешке не стал об этом говорить. Чего зря травмировать ребенка?
А следователь все время на него поглядывал. Наверное, опасался новых трудностей, если уж Алешка снова встретился на его пути…
Наконец мы пришли в другой зал, поменьше, похожий на кинотеатр. В нем стояли рядами кресла и в стену был вделан экран.
—
— Портрет словами? — удивился Алешка. — Как это?
— Сейчас поймешь. Давайте вместе вспоминать его лицо. Какое оно было — круглое или продолговатое?
— Круглое, — сказали мы в один голос. Тут в зале погас свет, и на экране появился рисунок лица — без волос, без носа, вообще без ничего — только очертание.
— Такое? — спросил следователь.
— Почти такое, — тактично ответили мы, а Алешка добавил: — Только с глазами и с носом, и в повязке. И щеки были большие. Они даже висели вниз, как у соседской Альмы.
На экране оператор тут же добавил к контуру лица обвисшие сенбернаровские щеки.
— Так, — продолжил следователь, — а какие были у него глаза: узкие или круглые, большие или маленькие, добрые или сердитые?
— Мы только один глаз всегда видели, — сказал я. — Глубокий такой, маленький.
Лицо на экране получило один глаз, очень похожий на мое описание. Алешка хихикнул.
— Теперь брови. Густые или тонкие, прямые или дугой?
— Усатые такие брови, — вспомнил Алешка. — Под повязкой бровь торчком, а другая вниз висит.
Так дело и пошло. Мы вошли в азарт и загоняли всех сотрудников, которые с нами работали над словесным портретом Пирата. Без конца меняли ему носы, глаза, губы, складки на щеках и морщины на лбу. Доработались до того, что Алешка вдруг испуганно схватил следователя за руку и сказал: «Все, пошли домой. Получился Пират. Еще страшнее, чем в самом деле. Теперь сниться будет!»
Я тоже сказал, что получилось очень похоже. С экрана на нас зло, будто грозил расправиться, смотрел как живой Пират. Он, конечно, был не совсем уж такой, что-то было искажено, будто я смотрел на него как в тот раз, через дверной глазок, но узнать его можно было без труда.
— А так? — спросил следователь, и с портрета исчезла повязка.
— Совсем не похож, — сказал Алешка. — Не ошибитесь опять. А то снова поймаете невиноватого человека, который ехал себе спокойненько на дачу.
— Вот для этого он и носил свою черную повязку на глазу, — пояснил следователь.
— Не понял, — деловито заметил Алешка. — Чтоб страшнее, что ли, быть?
— Нет, вот вы с Димой — свидетели, вы видели преступника. Мы спрашиваем вас: как он выглядел? Вы вспоминаете и говорите: у него на правом глазу была черная повязка, верно? И мы ищем человека в черной повязке,
— А он уже давно ее снял, — догадался Алешка, — и выбросил на помойку.
— Верно. Но кроме того, его и узнать без повязки будет трудно. И даже когда мы его задержим, он станет отказываться — мол, преступник был в повязке, а я нет, значит, вы, дорогие граждане, ошиблись, отпустите меня, я не виноват.
— Ишь какой! — возмутился Алешка.
— Не беспокойся, этот номер у него не пройдет. Сейчас мы с этого рисунка, фоторобота, сделаем много фотографий — и с повязкой, и без нее — и раздадим их нашим сотрудникам и дружинникам. И никуда он не денется. Да еще наши коллеги из областной милиции установят, кто такой Федюня и где его дача. Понятно?
— Понятно, — сказал Алешка. — Лучше бы он бороду отрастил, а потом ее сбрил — тогда его вообще не узнать. Папа один раз бороду носил, я на карточке видел, совсем на человека не похож.
— И это не пройдет, — сказал следователь. — У нас есть такой прибор, вроде фотоаппарата. Он снимает в особых лучах. Сделает снимок и точно скажет: этот человек три дня назад сбрил бороду, а носил ее три года.
— Ловко, — согласился наконец Алешка. — Нам надо домой позвонить, а то родители всю валерьянку выпьют.
Тут же в зале было несколько телефонов. Следователь показал, по какому нам звонить, а сам стал разговаривать по другому с полковником. Потом он забрал у Алешки трубку, когда тот начал врать родителям, что нас оставляют здесь дежурить на ночь, сказал, чтобы они не беспокоились, что нас сейчас привезут на машине, и поблагодарил за то, что они воспитали таких толковых и сознательных граждан.
Ну а потом мы еще раз зашли к полковнику. Он тоже сказал нам большое спасибо и чтобы мы, если еще что-нибудь вспомним, даже самое незначительное, сразу сообщили ему. Я сказал про Алешкин «Днивник». Полковник очень им заинтересовался и попросил переслать с сотрудником, который будет сопровождать нас до дома. Алешка опять было загордился, но все-таки предупредил, что в его записях «знаки запинания» не везде получились на месте.
— Ничего, разберемся, — успокоил его полковник. — И не такое разбирали наши специалисты. Они могут даже на сожженной бумаге восстановить текст.
— Ого! — сказал Алешка, и мы еще раз попрощались и уехали.
Я очень устал — и от страха в квартире, и от всего нового, что мы узнали в МУРе. Поэтому дома, когда мы напились чаю, сразу лег спать и успел только подумать, какие утром станет Алешка рассказывать сны после такого тяжелого дня.
Утром папа сказал, что ему опять задерживают отпуск, и они ушли с мамой на работу. И сказали, чтобы мы «из дома ни на шаг, дверь никому не открывать и ни в какие следствия больше не лезть, никаких бандитов не ловить». Мы сказали: «Конечно, конечно» — и поехали с Алешкой в зоопарк. Я давно ему обещал покататься на пони и покормить белых медведей.