Кладбище для безумцев. Еще одна повесть о двух городах
Шрифт:
«А вдруг сейчас подъедет полицейский патруль, — думал я, — и спросит: что это вы тут делаете? Что я отвечу? Жду Роя. Он пошел на кладбище, через минуту вернется. Вернется? Точно вернется? Конечно, стоит только немного подождать!»
Я подождал. Пять минут. Десять.
А потом — я не поверил своим глазам — появился Рой, и двигался он так, словно его обработали электрошоком.
Он шел через улицу медленно, как во сне, и даже не заметил, как его рука повернула ручку и открыла дверцу машины. Он сел на переднее сиденье, пристально глядя
— Рой?
Не слышит.
— Что ты там такое увидел, куда ты смотришь?
Нет ответа.
— Он что, оно… гонится за тобой?
Молчание.
— Рой! — Я потряс его за локоть. — Говори! Что там?!
— Он, — произнес Рой.
— Ну и?
— Ты не поверишь, — сказал Рой.
— Я поверю.
— Нет. Успокойся. Теперь он мой. Что за монстр будет у нас, юнга!
Наконец он повернулся и посмотрел на меня: глаза его горели, а душа проступала на щеках и губах ярким румянцем.
— Ну что, дружище, сделаем фильм?
— Сделаем?
— О да! — воскликнул он, воодушевленный своим открытием.
— И это все, что ты можешь сказать? Ничего о том, что случилось на кладбище, о том, что ты там видел? Просто: «о да»?
— О! — произнес Рой, вновь обратив немигающий взгляд в сторону кладбища. — Да.
В мощеном дворике церкви погасли огни, и она погрузилась во тьму. Улица погрузилась во тьму. Яркие краски на лице моего друга потухли. Кладбище полнилось ночными тенями, растушеванными на рассветных закраинах.
— Да, — прошептал Рой.
И мы поехали домой.
— Жду не дождусь, чтобы добраться до своей глины, — сказал он.
— Только не это!
Потрясенный, Рой повернулся ко мне. Потоки уличных фонарей проплывали по его лицу. Казалось, он глядит на меня из-под толщи воды, как человек, которого невозможно коснуться, достать, спасти.
— Полагаю, ты хочешь сказать, что я не должен использовать это лицо в нашем фильме?
— Дело не только в лице. У меня такое чувство… если ты это сделаешь, нам крышка. Господи, Рой, мне действительно страшно. Не забывай, кто-то написал тебе, чтобы ты пришел и увидел его сегодня вечером. Кто-то хотел, чтобы ты его увидел. Кто-то сказал и Кларенсу, чтобы он пришел туда сегодня! Все происходит так быстро. Давай сделаем вид, будто нас не было в «Браун-дерби».
— Но как я могу притвориться? — возразил Рой.
Он прибавил газу.
Ветер врывался в раскрытые окна, рвал на мне волосы, трепал веки и губы.
По лбу Роя бежали тени, спускаясь вдоль его восхитительного орлиного носа, соскальзывая по торжествующим губам. Мне мерещились губы Грока или рот Человека, который смеется.
Рой почувствовал на себе мой взгляд и спросил:
— Начинаешь меня ненавидеть?
— Нет. Удивляюсь, как я мог, зная тебя столько лет, так и не узнать тебя.
Рой поднял левую руку с целой кипой набросков из «Браун-дерби». Они трепыхались и хлопали на ветру за окном машины.
— Отпустить?
— Мы же с тобой знаем,
Рой помахал листками.
— Ага. Следующая партия будет в десять раз лучше.
Блокнотные листки взлетели и скрылись в ночи где-то позади нас.
— Мне от этого ничуть не легче, — сказал я.
— А мне — да. Теперь чудовище у нас в руках. Оно наше.
— Ага, а кто его нам отдал? Кто нас направил, чтобы мы его увидели? Кто наблюдал, как мы за ним наблюдаем?
Рой протянул руку и нарисовал на запотевшем стекле жутковатую рожу.
— Вот, это моя муза.
Больше не было сказано ни слова. Остальной путь до дома мы проделали в холодном молчании.
16
В два часа ночи зазвонил телефон.
Это была Пег, она звонила из Коннектикута, где как раз занимался рассвет.
— У тебя была когда-нибудь жена по имени Пег, — кричала она, — которая десять дней назад уехала на преподавательскую конференцию в Хартфорд? Почему ты не звонил?
— Я звонил. Но тебя не было в номере. Я оставил сообщение, что я звонил. Боже, как я хочу, чтобы ты поскорее вернулась.
— О бог мой, — медленно произнесла она по слогам. — Стоит мне уехать из города, и у тебя сразу начинается Великая депрессия. Хочешь, чтобы мамочка прилетела домой?
— Да. Нет. Обычные козни на студии.
Я замолчал, не зная, что сказать.
— Ты что, мысленно считаешь до десяти, зачем? — спросила она.
— Боже, — произнес я.
— От Него, как и от меня, не убежишь. Ты соблюдал диету, как хороший мальчик? Сходи взвесься за один цент на уличных весах, получи распечатку, сделанную красными чернилами, и пошли мне. Эй, — добавила она, — я серьезно. Хочешь, чтобы я прилетела домой? Завтра?
— Я люблю тебя, Пег, — сказал я. — Возвращайся тогда, когда ты собиралась вернуться.
— А что, если тебя не будет, когда я вернусь? У тебя все еще Хеллоуин?
Ох уж эта женская интуиция!
— Его отложили на следующую неделю.
— Я все узнаю по твоему голосу. Держись подальше от кладбищ.
— Почему ты это сказала?!
Мое сердце подпрыгнуло, как кролик.
— Ты положил цветы на могилы родителей?
— Забыл.
— Как ты мог?
— Во всяком случае, кладбище, где они лежат, гораздо лучше.
— Лучше чего?
— Лучше любого другого, потому что они там.
— Положи цветочек за меня, — попросила она. — Я люблю тебя. Пока!
И она повесила трубку: раздался шорох, негромкий треск, и все стихло.
В пять утра, когда солнце и не думало показываться, а тучи, налетевшие с Тихого океана, неподвижно зависли над крышей, я рассеянно посмотрел на потолок, потом встал и на ощупь, без очков добрался до печатной машинки.
Я сел в предрассветных сумерках и написал: «ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧУДОВИЩА».