Кладбище для безумцев
Шрифт:
Медленно досчитав до десяти, я крепко вытер кулаками глаза, шмыгнул носом и сбежал вниз.
Я повел Генри и Крамли по дорожке, ведущей к дому моей бабушки.
— Пахнет геранью и лилиями.
Генри поднял голову.
— Да.
— А еще скошенной травой, мебельным лаком и огромным количеством кошек.
— Студии нужны крысоловы. Генри, здесь ступеньки, восемь ступенек вверх.
Мы стояли на крыльце, с трудом переводя дух.
— Боже мой! — Я посмотрел на Иерусалимские холмы за Гринтауном и на Галилейское море за Бруклином. —
— Если только он действительно этим промышляет, — сказал Крамли.
Я судорожно набрал в грудь воздуха и наконец выдохнул.
— Есть еще одно мертвое тело, которое я тебе не смог продемонстрировать.
— Даже слышать об этом не желаю, — ответил Крамли.
— Тело Арбутнота.
— Черт, а ведь верно!
— Кто-то его выкрал, — сказал я. — Причем давно.
— Нет, позвольте, — вмешался слепой Генри. — Его никогда и не было. Там все чисто, в этой ледяной могилке.
— Так где же тело Арбутнота было все эти годы? — спросил Крамли.
— Ты детектив, вот и расследуй.
— Ладно, — сказал Крамли, — как вам такая версия? Пьянка по случаю Хеллоуина. Кто-то подмешивает яд в выпивку и дает ее Арбутноту в последний момент перед его уходом. Арбутнот умирает прямо за рулем, врезается в другую машину и вылетает с дороги. Вот тебе и прикрытие. Вскрытие показывает, что яда в его теле хватило бы, чтобы завалить даже слона. Перед похоронами, вместо того чтобы закопать улику, ее сжигают. Арбутнот густыми клубами дыма вылетает в трубу. А пустой саркофаг по-прежнему ждет его в склепе, где все и раскрылось благодаря присутствующему здесь слепому Генри.
— О да, это я раскрыл, точно, — подтвердил Генри.
— Человек-чудовище, зная, что могила пуста, а может, даже зная, почему она пуста, использует склеп как базу, вешает куклу, похожую на Арбутнота, на лестницу и смотрит, как вся эта компания за стеной бегает в ужасе, как ошпаренные муравьи. Ну как?
— И все равно это не поможет нам найти ни Роя, ни Иисуса, ни Кларенса, ни чудовище, — сказал я.
— Господи, избавь меня от этого парня! — взмолился Крамли, обращаясь к Небесам.
И Небеса его услышали.
Издалека на аллеях студии донесся страшный грохот, послышались взрывы выхлопных газов, гудки и крик.
— Это Констанция Раттиган, — заметил Генри.
Констанция припарковала машину напротив старого дома и выключила мотор.
— Даже когда она выключает зажигание, — сказал Генри, — я все равно слышу гудение ее мотора.
Мы встретили ее у входа.
— Констанция! — воскликнул я. — Как тебе удалось проехать мимо охранника?
— Легко, — улыбнулась она. — Он оказался здешним старожилом. Я напомнила, как однажды атаковала его в мужском спортзале. Пока он краснел, я с ревом влетела в ворота! Лопни мои глаза, да ведь передо мной величайший слепой в мире!
— А ты по-прежнему работаешь на маяке, указываешь
— Обними меня.
— Ты просто пышечка.
— А это Элмо Крамли, старый сукин сын!
— Она никогда не ошибается, — сказал Крамли, когда Констанция сжала его в объятиях, едва не поломав ему все ребра.
— Пойдемте-ка отсюда подальше, — сказала Констанция. — Генри, веди нас!
— Уже веду! — отозвался Генри.
Когда мы выезжали со студии, я шепнул:
— Голгофа.
Проезжая мимо древнего холма, Констанция замедлила ход.
Тьма была кромешная. Ни луны. Ни звезд. Это была одна из тех ночей, когда туман очень рано приходит с моря, накрывая весь Лос-Анджелес и поднимаясь на высоту около пятисот футов. Самолеты глушат моторы, аэропорты закрываются.
Я напряженно вглядывался в верхушку этого маленького холма, надеясь увидеть, как пьяный Христос совершает прощальное Вознесение.
— Иисус! — шепотом позвал я.
Но облака немного рассеялись. И я увидел, что на крестах никого нет.
«Трое ушли из жизни, — думал я. — Кларенс захлебнулся в бумагах, Дока Филипса средь бела дня утащила мгла собора, оставив лишь один башмак. И вот теперь…»
— Ты что-нибудь видишь? — спросил Крамли.
— Может быть, завтра.
«Когда я отодвину Камень. Если только у меня хватит духу».
Все сидящие в машине замолкли в ожидании.
— Прочь отсюда, — подсказал Крамли.
— Прочь, — тихо согласился я.
У ворот Констанция прокричала охраннику что-то нецензурное, и тот отшатнулся.
Мы поехали в сторону моря, к дому Крамли.
Мы остановились возле моего дома. Когда я забежал, чтобы взять свой восьмимиллиметровый проектор, зазвонил телефон.
После двенадцатого звонка я схватил трубку.
— Ну? — спросила Пег. — Почему ты ждешь двенадцать звонков, держа руку на телефоне?
— Надо же, женская интуиция.
— Что стряслось? Кто пропал? Кто спит в мамочкиной кроватке? Ты не звонил. Будь я там, я бы выгнала тебя из дома. На расстоянии это сделать трудновато, но я попробую: убирайся!
— Ладно.
Этого удара ее сердце не выдержало.
— Подожди! — встревожилась она.
— Ты же сама сказала: убирайся!
— Да, но…
— Крамли ждет меня на улице.
— Крамли! — взвизгнула она. — Святые угодники! Крамли?!
— Он меня защитит, Пег.
— Защитит от твоих панических припадков? Он что, может сделать тебе искусственное дыхание рот в рот? Проследить, чтобы ты съел завтрак, обед и ужин? Запереть от тебя холодильник, когда ты отрастишь пузо? Он что, заставляет тебя менять нижнее белье?
— Пег!
И мы оба немного посмеялись.
— Ты правда собираешься уходить? Мамочка прилетает домой в пятницу, рейс шестьдесят семь, авиакомпания «Пан Америкэн». Будь дома! Чтобы все убийства были раскрыты, трупы захоронены, а от хищниц-любовниц даже духу не осталось! Если не сможешь встретить меня в аэропорту, будь в постели, когда мамочка хлопнет входной дверью. Ты еще не сказал: «Я люблю тебя».