Кладоискатели. Хроника времён Анны Ивановны
Шрифт:
Четыре главных «немца» управляли Россией при Анне: Остерман, Карл Густав Левенвольде, Бирон и Миних. Все они так или иначе участвуют в нашем повествовании, а потому каждому из них мы дадим характеристику. Был еще пятый — гофмаршал Рейнгольд Левенвольде, но государственными делами он заниматься не любил, а любил женщин, карты, танцы и хорошо организованные пиры.
Остерман и Миних входили во вновь организованный кабинет министров. Карл Густав Левенвольде не стал министром, но оставался любимцем государыни и доверенным лицом во всех наиболее важных делах. Анна верила ему безоговорочно и благоволила за важнейшую услугу в Митаве. Как вы помните, именно он упредил будущую императрицу о замыслах верховников.
Но первым, самым первым человеком при Анне I был ее любовник Эрнст Бирон. О нем говорили, что еще в 1714 году приезжал он в Петербург искать места при дворе принцессы Софьи — супруги царевича Алексея. Однако в должность Бирона не приняли из-за низкого происхождения. Дед его служил конюхом при дворе курляндского герцога, а отец с трудом дослужился до офицерского чина.
Затем Бирон учился в Кенигсбергском университете, но не окончил курс, потому что за драку с городской стражей угодил под арест. В тюрьме он просидел довольно долго, поскольку городское начальство требовало уплаты штрафа в 500 талеров. Бирон ходатайствовал перед прусским двором о сложении с него штрафа или хотя бы уменьшении его. Документы молчат о том, удалось ли ему получить желаемое, но из тюрьмы его выпустили. После неудачной учебы Бирон вернулся в Курляндию и был представлен обер-гофмаршалом Бестужевым (отцом будущего канцлера) вдовствующей герцогине Анне. Бестужев вначале «по-родственному» покровительствовал Би-рону, поскольку находился в любовной связи с его сестрой.
Однако главной любовницей Бестужева была сама Анна Ивановна. Политическая игра заставила его на время оставить курляндский двор. Когда он вернулся из Петербурга, то нашел свое место прочно занятым Бироном.
Со временем Анна, желая прикрыть любовные отношения с Бироном, женила его на фрейлине Бенигне Готлиб. Бенигна отлично поняла значение этой женитьбы и постаралась стать «неразлучным другом» герцогини, а потом и императрицы. Смысл своей жизни она видела в том, чтобы сохранить положение своего мужа при Анне I. Так они и жили втроем. Анна Ивановна, как говорили тогда, не имела «собственного стола», а потому обедала и проводила все вечера в обществе Бирона и его супруги.
Леди Рендо, супруга английского посланника в России, в своих «Письмах» пишет, что Бирон был представителен, но взгляд имел отталкивающий; Бенигна же — «так испорчена оспой, что кажется узорчатой, у нее прекрасный бюст, какого я никогда не видела ни у одной женщины». При дворе Анны Бенигна стала статс-дамой, Бирон оставался до времени всего лишь обер-камергером, но Европа быстро разобралась, что к чему. При своем положении он сможет внушить Анне все, что пожелает. Австрия первой подала всем пример. Желая получить от России корпус в 30 тысяч солдат, она подарила Бирону 200 тысяч талеров и титул графа Германской империи. В Европе заговорили о том, что Бирона легко склонить на свою сторону, были бы деньги.
Обрисуем еще несколькими мазками фигуру фаворита. Вот что пишут о нем современники.
Манштейн в «Записках о России» так говорил о нем:
«Бирон не отличался умом, но не был лишен здравого смысла, хотя многие и отказывали ему в этом. К нему можно по справедливости отнести пословицу, что обстоятельства создают человека: приехав в Россию, он не имел ни малейшего представления о политике, но через несколько лет коротко узнал все, что касалось государства. Он чрезвычайно любил роскошь и великолепие, в особенности лошадей».
Граф Остен был более резок в высказываниях: «Он говорит о лошадях и с лошадьми, как человек, а с людьми, как лошадь».
Леди Рендо писала о Бироне в своих «Письмах»:
«Герцог очень тщеславен и вспыльчив и когда выходит из себя, то выражается запальчиво. Если он расположен к кому-нибудь, то выражает отменную благосклонность и похвалы, но он непостоянен, быстро меняется без всякой причины и часто чувствует к одному и тому же лицу такое же отвращение, какое чувствовал прежде расположение; он не умеет скрывать этого чувства и высказывает его самым оскорбительным образом. Он вообще очень откровенен и не говорит того, чего у него нет на уме, и отвечает напрямик или не отвечает вовсе. Он имеет предубеждение против русских и выражает это перед самыми знатными из них так явно, что когда-нибудь это сделается причиной его гибели».
Под крыло этого человека и направил своим поручительством генерал фон Галлард Родиона Люберова, полагая, что одного имени Бирона будет достаточно для защиты от гнева царицыного любого человека, служащего на предприятии, основанном фаворитом.
7
Лизонька Сурмилова до болезни была особой веселой, бойкой, избалованной, конечно, невежественной, как и пристало в то время русской барышне. Читать, правда, умела, хоть и не пользовалась никогда этим плодом учености. Болезнь совсем изменила ее натуру. Когда измученный отец спрашивал лекарей, которые в несметном количестве прошли через его дом, что же послужило причиной столь страшной болезни, иные с умным видом выдавали кучу непонятных терминов, а потом, взяв деньги — и весьма немалые, уходили со значительным и обиженным видом, а те, кто подобрее и поумнее, говорили: «Пожар, нервный срыв», после которого ее организм перестал сопротивляться хворобе.
Пожар приключился четыре года назад в Москве в Немецкой слободе. По торговым делам Сурмилов часто сносился с иностранцами, а с семьей француза Журвиля даже дружил. И надо же такому случиться, чтобы Лизонька в тот злополучный вечер осталась в слободе в гостях.
Пожар начался в дальнем квартале, но уже через полчаса пламя бушевало в шести соседних усадьбах. Пожар привычная вещь в Москве, и уж кто-кто, а аккуратные немцы были к нему готовы: и песок, и лопаты, и ведра. Они бы и сами с пожаром справились, но на беду немцам в помощь послали гвардейцев-гренадеров с топорами в руках. И здесь случилось ужасное. Видно, колдовское пламя опалило сердца гренадеров, а юркие саламандры — хозяйки огня — посмутили их разум. Вместо того чтобы тушить пламя, крушить горящие перегородки, гвардейцы, размахивая топорами, принялись грабить погорельцев и их соседей.
И сразу вой поднялся над слободой. Хозяева бросились защищать свое добро. Куда там… Даже офицеры не могли образумить солдат, они словно крепость вражескую брали, засовывая в карманы и за пазуху кошельки, женские украшения, хватали посуду, табакерки, подсвечники, напяливали на себя одежду женскую, мужскую — побогаче и пороскошнее. Людей на пожар сбежалось великое множество, стояли, смотрели, как зачарованные, на пожар и на грабеж. А что их жалеть — немцев? Это сгорит, другое накопят, у них деньги сами к рукам прилипают.
Уже полыхала вся слобода. Увидев далекое зарево, на пожар прискакал сам государь Петр II. Мальчик еще — тринадцать лет, но смел, решителен, бесстрашен. Присутствие царя остановило грабеж, но было уже поздно: на пожарище остались лишь угли, головешки, трупы и запах гари. Всего сгорело 124 дома.
Лизонька пробыла на пожаре час, не более, но когда отец примчался в слободу и отыскал дочь, сидящую на куче узлов вместе с другими детьми, она находилась почти в обморочном состоянии, даже говорить не могла, только стонала. Потом впала в горячку, так и полыхала вся, бедная, сухим жаром. Бред Лизоньки был ужасен — она опять переживала пожар, опять видела оскаленные морды погромщиков и разрубленные трупы.