Клан Кеннеди
Шрифт:
Но теперь Мур стал подлинным деловым помощником Джозефа. Оказалось, что у него есть высокая деловая и организационная сметка, и он был в состоянии освободить Джозефа от значительной части текучки в SEC.Сложившаяся ранее дружба оказалась настолько прочной, что, когда у Кеннеди в 1932 году родился последний сын, он, как мы уже знаем, был назван Эдвардом Муром. Теперь же, в SEC,Мур-старший стремился в полной мере оправдать ту неожиданную честь, которую оказали ему супруги Кеннеди.
Между прочим, когда Джозеф привлек Эдди к работе в своей комиссии, возник вопрос, как может частное лицо знакомиться с секретными государственными
С этим был связан любопытный эпизод. Когда настало время получения первой зарплаты, Эдди был вручен чек на 88 центов. Оказалось, что по распоряжению Рузвельта в целях экономии зарплата государственным служащим в 1934 году была сокращена на 12 процентов.
Было разыграно показное возмущение. Мур написал письмо протеста личному секретарю Рузвельта Маргарет (Мисси) Лихенд и получил ответное письмо от самого президента, любившего смешные казусы, которое заслуживает быть процитированным: «Я возмущен тем отношением к Вам, которое проявили мои уполномоченные. Я уверен, что Вы заслуживаете полной компенсации в один доллар без каких-либо сокращений за то, что Вы спите после обеда…» Сообщалось, что президент издал специальное исполнительное распоряжение о повышении зарплаты Мура на 25 процентов. «Это повышение больше, чем дается любому государственному служащему, по крайней мере с тех пор, как я вступил в должность, но в Вашем случае я чувствую, что высокие расходы министерства финансов полностью оправданны» {114} .
Это был остроумный обмен посланиями, о котором, надо думать, Джозеф Кеннеди, босс Мура, узнал только после получения письма президента. Ответ его успокоил. Вряд ли он разрешил бы своему подчиненному, даже такому близкому, вольность в виде шуточной жалобы, если бы знал о ней заранее. Ощутимым чувством юмора Джозеф не отличался, зато карьерной осторожности ему было в этот период не занимать.
Возглавив важный, хотя и не первостепенный, государственный орган, Джозеф Кеннеди расширил связи с магнатами прессы и ведущими журналистами. Он и ранее поддерживал тесные отношения с крупными издателями, в частности с У. Хёрстом, которого, как мы знаем, убеждал стать на сторону Рузвельта. Но теперь Джозеф планомерно устанавливал новые контакты, которые зачастую, благодаря его усилиям, превращались в почти дружеские. Достаточно сказать, что в числе таких новых знакомых, к которым Джозеф мог обратиться с личными просьбами, подчас выходившими далеко за рамки его официальных полномочий, стали всемирно известные издатели Генри Люс и Артур Сульцбергер, крупнейший журналист Уолтер Липпман.
Кеннеди внимательно следил за тем, чтобы работа его комиссии и, разумеется, его личная роль в государственном регулировании финансовой деятельности постоянно освещалась такими популярными изданиями, как журналы «Сатердей ивнинг пост», «Америкэн мэгэзин», «Форчун» {115} . Позже он с успехом использует свои связи с прессой для политического продвижения сына Джона.
Между тем к весне 1935 года Джозеф Кеннеди пришел к выводу, что он уже смог наладить дела своей SEC.Он считал свой пост в администрации недостаточно значительным и колебался между уходом в отставку с возвращением к делам частного бизнеса и переходом на какую-либо другую государственную работу, на которой был бы более заметен. «Правительственной зарплаты едва хватает, чтобы оплатить телефонные счета» {116} , — с оттенком лицемерия и в то же время презрительного отношения к жизни и быту тех, кто жил на государственное жалованье, сокрушался он.
В конце мая Кеннеди принял решение подать в отставку и, судя по его рассказу, отправился в Белый дом, держа в кармане соответствующую бумагу. По дороге, однако, он узнал из газет, что Верховный суд аннулировал одно из важнейших мероприятий «Нового курса» — Акт о восстановлении промышленности, вводивший «кодексы честной конкуренции», — как антиконституционный закон. Сочтя, что вся экономическая политика правительства оказывается теперь под угрозой, полагая, что уход в отставку в складывавшейся ситуации может быть воспринят как дезертирство, он возвратился в свой офис и порвал заявление об отставке {117} . В июле президент назначил его членом комиссии на второй год, и на этот раз он должным образом был переизбран ее председателем без каких-либо проволочек и сомнений.
Вскоре, однако, страсти вокруг вердикта Верховного суда улеглись, и Кеннеди вновь решил уйти в отставку, чтобы, как он написал в заявлении президенту, заняться частным бизнесом. Ясно было, однако, что от Белого дома он ожидает нового, более важного назначения. В его письме Рузвельту говорилось: «Вы знаете, как глубоко я предан вам лично и делу вашей администрации. Согласно этой преданности после отставки с поста председателя Комиссии по ценным бумагам и обменным операциям я продолжал бы считать себя частью вашей администрации». В этих словах с полной очевидностью звучала надежда на получение нового достойного назначения на государственную службу.
Через две недели Рузвельт принял отставку Кеннеди и послал ему письмо, в котором высоко оценил его «способности, знание дела, здравый смысл и верность общественным интересам» {118} . Однако ни о каком новом предложении президент пока не упоминал.
Эта неблагодарность в очередной раз глубоко задела гордого и высокомерного Джозефа, углубила его двойственное отношение к Франклину Рузвельту, которого он высоко ценил как выдающегося государственного деятеля и в то же время относился к нему с почти нескрываемой завистью и оттенком раздражения.
Но еще больше его раздражала, как он признавался позже, супруга президента Элеонора Рузвельт, которая постоянно, по его словам, требовала, чтобы он «заботился о каких-нибудь бедных ничтожествах», которая посылала к нему всяких «Сюзи Глотц» {119} . В употреблении явно еврейской фамилии применительно к тем, кого направляла к нему (очевидно, для предоставления работы) первая леди, явно ощущались антисемитские наклонности Джозефа Кеннеди.
Надо сказать, что Элеонора Рузвельт раздражала своим поведением, своим вмешательством в государственные дела не только Джозефа Кеннеди, но подчас и собственного супруга, который не раз выговаривал ей за это {120} .
Джозеф возвратился на Уолл-стрит, теперь в качестве высокооплачиваемого консультанта крупнейших корпораций. Среди его клиентов оказалась, в частности, известная кинокомпания «Парамаунт», которая находилась в весьма затруднительном финансовом положении. Доклад Кеннеди с анализом ситуации в этой компании был безжалостным. Он вскрыл огромные, совершенно ненужные траты, нарушение графиков киносъемок, которые вели к простою высокооплачиваемых актеров и дорогостоящего оборудования, легкомысленное отношение к заказу сценариев, приводившее к тому, что каждый второй из них (а средняя стоимость сценария составляла 14,5 тысячи долларов) оказывался забракованным. Доклад завершался выводом о «кумулятивном эффекте этих некомпетентных, неделовых и расточительных поступков» {121} .