Клан. Разбитые стекла
Шрифт:
— Лина, моя ягодка. Сладкая, — шепнул мужчина, обжигая трепетное, открытое тело жарким рваным дыханием. Девушка застонала и снова выгнулась кошкой, когда он невыносимо медленно, вкусно обвел сосок языком и игриво сжал губами. Хотелось и быстрее взлететь на сверкающую вершину, бережно хранимую в памяти еще из прошлой жизни, и в то же время — остановить это мгновение, чтобы оно не кончалось никогда. Сладкое, нежное, божественное мгновение — из тех, что стоят вечности. Одно из многих, подаренных ИМ. Бесценный дар Мужчины своей Женщине.
Он еще как-то сдерживался, щадил невинность хрупкого тела, которое недавно держал на своих ладонях. Его руки помнили нежные, беззащитные лепестки перламутра, доверчиво раскрывающиеся
— Солнышко, порой ожидание и предвкушение не уступают самому удовольствию, — хрипло шепнул Андрей, завладевая ее губами. Нежные, слегка дрожащие и немного припухшие атласные лепестки, манящие, как глоток свежей кристальной воды после пылающего полигона.
Девушка тихо застонала от нетерпения, неумело, но пылко отвечая на поцелуй. Нежный язычок скользнул по его губам, пробуя его на вкус, коснулся его языка, нахально проверяя на прочность выдержку иерарха. Ощутив его отклик, Полина изогнулась всем телом, сильнее раскрыла бедра, потерлась промежностью о его напряженный член. Ее нижние губки припухли и мучительно ныли от желания, скручивающего живот тугой пружиной, а лоно истекало вожделением, мечтая ощутить его внутри себя. Жарко, влажно, нежно, жестко, глубоко… безумно. Какой, к демоновой праматери, контроль, какая выдержка? Глупенькая бабочка не понимала, что эта выдержка не то, что дала трещину — давно полетела ко всем чертям. Он уже дрожал от нетерпения, отпустив башню вслед за пушкой. Тоненькое тело в руках Андрея податливо плавилось, и от этого жара, разделенного на двоих, закипала кровь и срывало все предохранители. Он сам не понял, как подмял под себя гибкую девичью фигурку, опрокинув Полину на спину и прижимая к ковру.
— Теперь не сбежишь, Золотиночка. Никогда!
— А я и не захочу… убегать, — только и смогла выдохнуть Полина, прежде чем рассудок окончательно растворился в огненных волнах страсти.
Жадные губы и умелые руки продолжали исследовать и ласкать каждую клеточку ее тела. Запоминая, запечатывая каждое мгновение, каждое касание, каждый отрывистый стон, каждый изгиб и судорожный рывок навстречу. Огненные дорожки поцелуев и тела, как чертовы магниты. Настойчивые, властные, но такие нежные губы, оставляющие по всему ее телу невидимые, но вечные, несмываемые метки. Лицо, шея, плечи, грудь, подрагивающий животик, бедра, нежные лепестки между ослабевших ног… Полина металась, сгорала снова и снова, извивалась змеей и растекалась жидким пламенем, бесстыдно подставляя свое тело под его ласки и так же неистово лаская и целуя в ответ.
— Я твоя, — не осознанно, но от всей души, всей сутью выдохнула девушка. И этот еле различимый шепот прокатился по телу и ауре Андрея, подобно цунами. — Только твоя. Телом, душой, всем существом, всей жизнью своей. До конца. И даже после. Навечно. На вечность…
Андрей замер, крепче сжимая ее тело, податливо льнущее к нему. Полина не знала обряда слияния, даже не представляла себе, как это происходит. Но интуитивно, самим сердцем запустила цепную реакцию. Сказала самые важные, самые ценные слова, по силе и значимости не уступающие его Слову. То, что он так мечтал услышать. Твоя. Глубоко, целостно и тотально. Добровольно, искренне и открыто. Без принуждения, без страха, без военных хитростей, магии, игр, комбинаций и стратегий. Живая, настоящая, чудесная, сладкая, как воплощенная мечта. В золотисто-янтарных глазах играл запредельный перламутровый свет нежности, приправленный искрами страсти и драгоценным сиянием абсолютного доверия. Она не просто вернула ему жизнь — расцветила ее самыми яркими красками и золотом своей любви. Он физически ощущал, как ломаются, рвутся цепи долга жизни и долга плоти, сменяясь единением сущностей. Человеческой искорки и бездонного океана Тьмы. Не долг, не обязательство — первичный инстинкт. Потребность согревать и беречь друг друга. Полина сама подалась навстречу, принимая его в себя. Андрей сплел легкое заклинание, блокирующее центр боли, и уже не сдерживая себя, вошел в тесную жаркую глубину ее лона. Он ощущал, как рвется хрупкая преграда ее девственности, когда она становится женщиной. Его женщиной. В янтарных глазах заблестели слезы, но не от боли — от силы и остроты ощущений. Маг бережно осушил слезинки губами.
— Моя. На вечность.
Хриплый шепот, тихий стон наслаждения в ответ. Полина поймала губами его губы, переплетая ноги за его спиной. Судорожно прижалась к иерарху, чтобы стать еще ближе и ощутить его в себе как можно глубже. Низ живота пронзила молния острого наслаждения. Андрей двигался в ней бережно, неторопливо, мучительно-сладко, каждым движением лаская ее изнутри, приучая к себе. Это так восхитительно — быть в ней, ощущать ее глубоко и полностью, чувствуя ее наслаждение и жар ответного желания. Полина не могла сдержать стонов, плавясь в его руках и все ближе подходя к сверкающей вершине, пику удовольствия. Его Тьма нежнейшим невесомым бархатом проникла в ауру Полины, сплетаясь с ней в неразрывную сеть. Обволокла, оплела, окутала маленькую золотистую искорку. Не поглощая, не подавляя — принимая как часть себя. Звездочку в бездонных черных глубинах космоса.
— Моя Искра, — ласково шепнула Тьма, качая свою звездочку на огненных волнах наслаждения.
— Мой космос, — выдохнула Полина, полностью отдаваясь его желаниям.
Андрей двигался все резче и быстрее, не сдерживая хриплых стонов. Кажется, даже рычал от наслаждения наконец обладать своей парой, ловя ее рваное дыхание и отголоски чистого ответного желания. Космос, разделенный на двоих. Их маленький мир, бескрайний, как сама Вселенная. Оргазм накрыл обоих взрывом сверхновой. Андрей зарычал в голос, изливаясь в горячее содрогающееся тело любимой женщины. Теперь уже жены. Бесповоротно и навсегда. На вечность.
— Люблю тебя, — шепнул маг, не покидая ее тела. И отражение любви в глубине родных глаз было самым желанным ответом и бесценным сокровищем. Самой лучшей наградой.
***
Марьяна, временно исполняющая обязанности хозяйки, обеспокоенно оглядела резиденцию магическим зрением и обернулась к мужу.
— Ари, надо бы сообщить детям, что прибыли альвиронцы.
— Оставь молодых в покое, альвиронцам и без них нальют, — совсем как сын, усмехнулся Аристарх Савельевич, приобняв жену за плечи. — Лучше за мантикорами присмотрим. Вон Ал уже хвостом на стол лезет, а Дэм внаглую побирается у спецназовцев.
— Пусть едят, хоть треснут, — вздохнула травница, склонив голову мужу на плечо. — Лишь бы не пили и не проявлялись в кабинете.
— Поздно, — присмотрелся старший Ивашин. — Уже.
Оба мантикора, клянчившие еду, нетвердо стояли на четырех лапах и выпустили для устойчивости еще по три пары жутковатых паучьих ног. Клацая жвалами, монстры крутились вокруг ближайшей беседки, заглатывали куски мяса, порой не бразгуя шампурами, и даже пытались что-то петь.
— Андрей их упокоит, — покачала головой Марьяна.
— Лина ему не позволит, — успокоил жену пожилой иерарх. — Да и плевать ему на выходки хвостатых. Сама посмотри, какая аномалия кабинет накрыла. У них там время стрелой летит, по моим прикидкам часов шесть прошло. А по моему опыту, и этого демонски мало.
— Ари! Здесь нелюди, — одернула травница супруга, сердито сверкнув глазами. В малахитовых глазах пантеры искрился смех.
— Здесь все всё прекрасно понимают, — возникший рядом Рамон отсалютовал старшему поколению бокалом земного домашнего вина. — Я чувствую сестру на расстоянии. Она счастлива, и я как брат абсолютно за нее спокоен.