Klangfarbenmelodie
Шрифт:
Тики ожег его сердитым взглядом и, сдавшись, сжал протянутую ему Неа руку. Старший Уолкер был нервным донельзя, но он отлично чувствовал настроение и как-то… он успокаивал. И на самом деле (но Микк никогда в этом не признается) это было кстати.
Он поджал губы.
— Ты ведь именно этого и хотел, так?
Старший пожал плечами.
— Ты же знаешь, что я сделать этого не смогу, — заметил мужчина недовольно. — У меня… руки трясутся, когда я на него смотрю, — неохотно признался он. — Я был к нему все это время слишком
— Я не другой, — возразил ему Тики, однако с удивлением понимая, что Шерил прав. — Я всегда боялся его так же, как ты, — все же заявил он, — потому и держался подальше. Сразу решил — мать угробили из-за него, отца — тоже.
Но Камелот улыбнулся и покачал головой, устало откидываясь спиной на спинку кресла.
— Ты и сам не заметил, как изменился, — размеренно и неторопливо указал он, как будто хотел успокоить, укачать своим ленивым тоном. — Но ты… больше его не боишься, Тики. Из-за Аллена.
Микк замер, отчего-то неверяще глядя на брата. Раньше он особенно об этом не задумывался: не задумывался о том, что больше не боится старика. Не боится его холодного тона, не боится его пронизывающих ледяными копьями глаз, не боится его бесстрастной улыбки, такой ядовитой и сладкой, что хотелось временами спрятаться за диван, чтобы не видеть её.
А теперь… Тики просто даже не принимал это всё во внимание. Год назад он боялся Адама, потому что тот вселял настоящий ужас одним своим величественным видом, а сейчас на него было совершенно плевать.
Неужели это всё из-за того, что сейчас у Микка были те, кого он хотел защитить? Из-за Аллена?
Шерил посмотрел в окно, на ту ветвистую вишню, и, взглянув на часы, решительно кивнул, направившись к двери:
— Пора.
Тики встал вслед за ним, ласково для собственного успокоения проведя по Волли, и заметил, как с дивана подорвался и Неа.
— Ты куда? — удивился Микк и протестующе нахмурился. — Ты остаёшься здесь.
Уолкер, однако, хмыкнул, скривив лицо (впервые, наверное) в ядовитой ироничной гримасе, и фыркнул:
— Я с вами.
И сказано это было таким спокойным, собранным тоном, что нельзя было даже узнать в этом мужчине постоянно плачущего истерика.
А, так вот как он стал криминальным авторитетом, с уважением подумал Тики и, коротко хмыкнув, с насмешливым полупоклоном пропустил друга вперед.
После разговора с Шерилом (все-таки этот козел всегда умел глаза ему открывать) его всего наполняло какое-то злое веселье, и это веселье поднималось по венам жаром.
Они вышли в коридор, и Шерил мотнул головой в сторону нужной комнаты, широко и решительно шагая в ее сторону. И Тики спустя уже минуту с удивлением понял, как они были близко.
Понял — и снова наполнился этой злостью. Яркой, искристой, страшной, решительной злостью, имеющей вполне конкретного адресата и вполне жизнеспособные основания. И эта злость бушевала к нем едва сдерживаемым ураганом.
Сам
Японская комната находилась в том же коридоре, что и кабинет Шерила, и даже с той же стороны. Тики на секунду остановился перед нужной им дверью и, на секунду стиснув зубы (он слишком злилсязлилсязлился, и чем ближе к желаемому — тем сильнее), взялся за ручку.
Сейчас…
За стеной слышался голос Аллена.
Тики распахнул дверь, толкая ее вперед так сильно, что она с громким звуком ударилась об стену… и застыл.
За его спиной послышался сдавленный возглас, а сразу следом за ним — глухой звук падающего тела.
Блять, Неа, я же только что зауважал тебя, пронеслось в голове Микка как-то уже на автомате, потому что он во всю глазел на тонкую спину Аллена, на то, как он держит в испачканных кровью перчатках чашку, и уловил где-то краем сознания, потому что в висках зашумело:
—…и вот если ты был безумен, отец, то я и, скорее всего, сойду с ума, да?
Шерил вежливо кашлянул, тоже ошеломлённый этой картиной, но быстро взявший себя в руки, однако юноша даже не обернулся в его сторону.
— Доброе утро, господин Камелот. Кажется, нужно устраивать похороны. И, будьте добры, вызовите хирурга.
Тики чувствовал, как всё в нём забурлило, вспенилось от переполнявшей его злости, потому что голос у этого ублюдка был спокойным, прохладным, отстранённым, таким, словно ему было совершенно плевать на то, что он сделал. На то, что бросил брата и любовника, чёрт подери.
На то, что убил Адама, тучное тело которого расположилось слева от юноши, по другую сторону стола, с перерезанным горлом, из которого хлестала кровь, впитываясь в татами огромным алым пятном, с мёртвыми рыбьими глазами. И улыбкой на бледном лице.
— Слушаюсь… глава, — поклонился Шерил, совершенно растерянный, и, метнув опасливый взгляд на напряжённо замершего на месте Тики и упавшего в обморок на пороге Неа, вышел в коридор.
Дверь хлопнула, оставляя Тики наедине с Алленом, отрезая от остального мира, и мужчина в этом уединении еще сильнее, еще отчетливее ощутил, как злость наполняет его, плещется в нем беспокойным морем, почти топит его в себе. Он в два шага сократил расстояние от двери до молча наблюдающего за ним Аллена — и хорошенько врезал мудаку, намереваясь сначала его отметелить, а потом — заставить отрабатывать свой должок.
Однако младший Уолкер даже не воспротивился — Тики ощутил, как костяшками пальцев в кровь разбивает ему губу, а белобрысый недоносок упал на спину как тряпичная кукла, неотрывно глядя на него из-под полуприкрытых век и чуть улыбаясь.
С такой снисходительностью, что стало тошно.
— Можешь меня избить, если тебе полегчает, — милостиво разрешил он, и Тики ощутил себя так ужасно, что…
Он никогда не ощущал себя таким преданным и обманутым.
Хотя нет — было уже когда-то.