Классические книги о прп.Серафиме Саровском
Шрифт:
В дальней пустыньке опять захотелось мне отслужить молебен. Опять нет иеромонаха.
— По заказу у нас тут служат, или когда случаем бывает в пустыньке иеромонах, а так отслужить молебен нельзя и рассчитывать, — пояснил мне послушник, приставленный сторожем к пустыньке.
Около пустыньки, смотрю, выкопаны грядки. Растет картофель, несмотря на тень, такой густой и зеленый.
— Местечко сохраняем, как было при отце Серафиме. Тут батюшка своими ручками копал грядки и сажал картофель для своего пропитания, — сказал мне тот же послушник, все время соболезновавший о том, что мне нельзя отслужить молебна.
Пошел я обратно отдохнуть в гостиницу. Зашел еще раз по дороге
— Что вы, батюшка, ищете?
— Хотел было молебен отслужить, да, вот, петь некому.
— Давайте, попробуем вместе тропарь Богородице: я знаю — как-нибудь и отпоем молебен. Было б усердие.
— Вот и прекрасно, и преотлично Я буду петь Иисусе Сладчайший, а вы Пресвятая Богородице, спаси нас. Бог поможет!
И, действительно, Бог помог любви нашей. Откуда у меня взялся голос, звеневший под куполом часовни всею полнотой радости умиленного сердца? Куда девалась вечно меня мучившая сухость гортани и мой нестерпимый кашель, составлявший всегда истинное несчастье не только для меня, но и для всех меня окружающих?! Звуки лились из исцеленного горла свободною и радостною волной, и чем дальше, тем все чище и чище становился мой голос. Да неужели же это исцеление?!. Еще утром меня бил и мучил мой кашель. Просто как-то и верится, и не верится… Нет, думаю: это оттого, что я все утро не курил. Вот приду в номер — с первою же папиросой начнется тот же ужас… Да нет же! — и впрямь исцеление.
Однако того исцеления, которого трепетно ждала моя боязливая вера, я в этот день еще не получил. Кашлю стало значительно лучше. Табак не раздражал горла, как я того по давнишней привычке боялся, но другой и самый тяжелый мой недуг в тот же вечер сказался чуть не с большею силой.
Буди воля Твоя, Господи!
Да, не молитвенному экстазу, не самовнушению следует приписать мое последующее исцеление, из полукалеки возродившее меня к жизни здорового человека. Оно совершилось, правда, необыкновенно быстро, но не с тою молниеносною и всегда кратковременною силой, которая действует в нервном организме, доведенном до полной экзальтации.
Что было нужно для исполнения моей веры, покажут дальнейшие события.
8
Полный благодушия и сердечного гостеприимства, отец игумен, благословляя меня, предложил лошадок.
— Путь не близкий, да к тому же и жара — утомитесь!
Я отклонил радушное предложение.
Вечером была всенощная с соборным акафистом великомученику Пантелеймону. Началась она в половине седьмого, кончилась около часу ночи. Наутро — литургия. После трапезы жду своих спутниц. Проходит час, бьет два часа — их все нет. Не забыли ли обо мне? А может, и не поверили: поблажил, дескать, барин, и не пойдет, да еще в жару такую. И правда, жара стояла такая, что мне, отвыкшему от ходьбы, отправляться в путь пешком в этот зной казалось даже и небезопасным. Только в половине третьего я не вытерпел — отправился за своими спутницами сам. Смотрю, собираются в путь, чай пьют наскоро.
— А мы за вами хотели сейчас идти!
— Торопитесь, сестрицы, а то я ходок плохой: до всенощной, боюсь, не успею дойти.
Собрались быстро. Ровно в три часа мы двинулись в путь.
Солнышко, еще высоко стоявшее на небе, заслонилось небольшим облачком, и облачко это стало росить на нас мелким, мелким, как сквозь тончайшее сито, дождичком. Одежды не смачивал он, а — так, точно освежающею росой обдавал. В другое время я бы не обратил на этот дождик внимания, но в Сарове, так близко от отца Серафима, ни одно явление не могло пройти незамеченным, и душа требовала ему должного объяснения. А объяснение просилось только одно: Бог за молитвы отца Серафима.
Предположение мое о том, что я плохой ходок, на этот раз оказалось лишенным основания. Вперед ушли я да старшая сестра, Евгения Ивановна; остальные, замешкавшись в Сарове со сборами, далеко от нас отстали. Шли мы с Евгенией Ивановной рядом параллельными тропинками, извивающимися около дороги в Дивеев.
Верст шесть пришлось идти лесом. Зазвонили в Сарове к вечерне. Могучая медная волна догнала нас и плавно, благоговейно понеслась перед нами, одухотворяя мощные вершины кудрявых сосен и мохнатых, угрюмых елей. Какие-то прилично одетые богомолки на телеге проплелись ленивой трусцой мимо нас в Дивеев. Евгения Ивановна молчала, и мне не говорилось. Вековой бор плохо располагал к словоохотливости, да и не шла она как-то к моему молчаливому настроению: душа насторожилась в ожидании… Прошли мы лес, вошли в открытое поле, засеянное гречихой; солнышко выглянуло из-за забежавших тучек, но уже не пекло, как в Сарове — был пятый час вечера. Ударило оно по серебру гречихи и точно бриллиантиками рассыпалось в росинках просеявшейся на гречиху тучки. Какая-то большая деревня встретилась на пути. В стороне — завод какой-то.
— Это Балыково, — объяснила мне Евгения Ивановна, — руду здесь плавят.
— Много ли до Дивеева?
— Да, верст еще шесть будет.
Пошли в гору. Песок сыпучий так и шуршит, оплывая под ногами.
Отставших сестер стало видно, торопятся, нас догоняют.
— Вот с этой горки и Дивеев будет виден, — сказала Евгения Ивановна. Вскоре перед нами, верстах в пяти, поднялась к небу высокая колокольня; за ней показался и громадный Дивеевский собор… Будущая женская лавра, по предсказанию отца Серафима, четвертый и последний жребий на земле Царицы Небесной. "Первый удел ея, — говорил батюшка, — гора Афон святая, второй — Иверия, третий — Киев, а четвертый, радость моя — Дивеев! В Дивееве и лавра будет. Не было от века женской лавры, а в Дивееве она будет. Сама Царица Небесная его Своим последним на земле жребием избрала. Стопочки Самой Царицы Небесной его обошли, а когда придет антихрист, ему на земле всюду доступ будет, а как дойдет до места, где Ее Пречистые стопочки прошли, так и не переступит, а обитель на небо поднимется. Во, радость моя, что будет! Но будет уже это при самом конце мира, а до тех пор Дивеев станет Лаврой, Вертьяново (ближнее село) город будет, а Арзамас — губерния…"
9