Классические книги о прп.Серафиме Саровском

Коллектив авторов

Тот свет Фаворский, в котором явил славу Свою Господь действием Святого Духа ученикам Своим, и являет Господь избранникам Своим, преподобный Серафим силен был явить его также духовному другу своему, которому показал он образ преображения мира, новую тварь, новое небо и новую землю, действием Святого Духа здесь, на земле. Сам духоносец, преподобный явился нарочитым избранником Духоносицы Пресвятой Богородицы, которая возвестила о нем, что он "из Нашего рода", и ему являлась, вкупе с Предтечей, Первоапостолами Петром и Иоанном, мучениками и преподобными двенадцать раз в жизни, — сколько Она никому из святых не являлась. Ему Она являла волю Свою, и в земных делах он творил ее, действуя по прямым Ее указаниям. Она Сама сходила для него на землю, прошли по ней "стопочки Царицы Небесной".

Живя на земле, был блаженный старец в том

общении с горним миром и в него отшедшими, которое обетовано для имеющих царствовать со Христом в воскресении первом, как был он в общении и с миром природным, жил "со зверями" (М р. 1, 13), и звери послушествовали ему. Пройдя до конца путь покаянного подвига, преподобный исполнен был того мира, который Господь оставил ученикам Своим: "мир оставляю вам, мир Мой даю вам" (Ин.14, 271), — "Стяжи мирный дух, и тысячи около тебя спасутся", — говорил он окружающим его, и из него самого струился этот мир. И познал преподобный ту небесную радость, которую Христос оставил Своим ученикам: "да радость ваша в вас пребудет, и радость ваша да будет совершенна" (Ин. 15, 11). Он явил лик победной христианской веры, радость навеки. И эта христианская радость есть радость пасхальная. В разные времена года церковного он одинаково встречал к нему приходящих пасхальных целованием: Христос воскресе! Та радость о Духе святом, которую дано нам бывает испытывать в пасхальную ночь, светила в душе его и пела пасхальную песнь свою, как при его посмертном восстании перед народом русским в Саровском торжестве его. Было явление его бело, как белоснежные ризы ангелов воскресения: "побеждающему… дам белый камень" (Откр. 2, 17). Из-под черной монашеской мантии ангельского образа выступали ангельские крыла.

Преподобный явил исполнение первой заповеди, о любви к Богу всем сердцем, всею крепостию, всем разумением, но он исполнил и вторую заповедь, которая подобна ей, о любви к ближнему, показал воистину их внутреннее "подобие", их торжество и неразрывность. Таковые не всегда выступают на исторических путях монашества, почему возникает даже соблазн их противоположения: уход в спасающееся себялюбие не есть ли, мнится иногда, забвение о ближнем? Преподобный явил в величии своего образа обе: и уход от людей, и возвращение к ним, жертвенную любовь к Богу вместе с жертвенною же любовию к ближнему. Совершив полноту отшельнического подвига, преподобный возвращается к служению близким, им он становится "другим", — другом их: старцем, молитвенником, целителем, утешителем, — пророком, ибо с вершины Синая сошел он к людям, и свет виденной славы Божией озарял его лик. Он обрел дар любви к людям, — не человеческой чувствительности, ибо немощна, слепа и пристрастна может быть любовь человеческая, но духовной, ревнующей. И в этой любви для него стало ведомо откровение о человеке, как возлюбил и почтил его Бог, вложивший в него образ Свой и высшую радость премудрости своей, пребывающей в сынах человеческих (Прем. 8, 31). Прозревая образ Божий в каждом человеке, с радостью духовной о нем, встречал его дивный старец с небесным приветом: радость моя, — радуясь о нем. Эти светлые, умильные, райские слова, — они таят в себе целое учение о человеке, они открывают любовь Божию и радость Божию о творении.

Человек человеку волк, — говорит мудрость бесовская; человек человеку радость, — гласит мудрость христианская. Накануне величайшего поругания образа Божия в человеке и величайшего насилия и глумления над человеческой личностью, восславил человека преподобный, он озолотил его лучами любви своей и как бы благословил на грядущие страдания. И сам он стал для русских людей радость наша, ибо радостно загорается сердце при мысли о белом старце, "убогом Серафиме", в белой одежде, с крестом на персях и десницей, прижатой к сердцу…

Собственная жизнь преподобного утаена на высотах его духа. Он высится, как белоснежная вершина, закрытая облаком и непостижная, лишь в отдельных явлениях показуемая человеку. Не всегда и не всеми уразумевалась эта сокровенность, и не всем — даже достойным и славным из его современников, — оказалась она ведома. По-человечески жизнь преподобного протекла в простой русской среде, в быту уединенного русского монастыря и в обычаях русского монашества, которое и сам он хотел сохранить и умножить, ревнуя особливо о женской Дивеевской пустыни, "уделе Богородицы на земле". И по человеческому разумению казались незыблемы и нерушимы ему эти обители.

Однако уже миновало время

незыблемости. Преподобный имел в духе своем таинственные прозрения о грозных судьбинах, грядущих для родины и Церкви, как и о грядущей славе их, ныне еще не открывшейся. Они исторгали порой его слезы и невнятные окружающим, загадочные и отрывочные речи. Слова эти относились к этому не вполне и не до конца понятному будущему, ибо даже и в пророческих прозрениях грядущего у пророков Израиля, подаваемых Духом Божиим, бывало содержание, превозмогающее их собственное, человечески ограниченное, разумение, для них самих не до конца понятное и восприемлемое. И в таком же соотношении пророческого и человеческого, в смешении дальнего и близкого, следует уразумевать нам иные слова преподобного в том виде, как они сохранились нам в посильной, а то и непосильной передаче их слышавших. Мы видим ныне, что разрушена и осквернена его обитель и само Дивеево, перейдена канавка, где "стопочки Богородицы ступали", как будто не исполнились обетования преподобного.

В тягостном недоумении остаются верующие, тщетно стараясь как бы не заметить происшедшего, чтобы не дать воли искушению. Но можно ли противиться неправдой и неискренностью воле Божьей, насилуя события? Богом попущено то, что совершилось. Однако неложны стегаются слова прозорливца, сокрытая в них его мысль. Ибо явно теперь, что не к видимой для всех и ощутимой неприкосновенности удела Пресвятой Богородицы следует относить эти прозрения, — но к духовной, запредельной и заисторической яви они относятся. Поистине "стопочки Богородицы", коснувшись, освятили землю, и есть избранный род Ее на этой земле под небесным водительством преподобного, и этой веры не отнимут у нас разрушители. В высотах недосягаемых пребывает град святых, откуда изливается источник грядущих радостей и вдохновений, новой жизни и творчества, и если в этой новой России не останется прежних земных стен и камней и даже разрушен оказался тот быт и уклад, в котором протекала земная жизнь преподобного, то останется в мире тот свет Фаворский от Духа Святого, который был явлен через него на русской земле, он зовет и ведет нас к новой жизни и вдохновениям…

"Когда меня не станет, ходите ко мне на гробик… Как с живым со мной говорите, и я всегда для вас жив буду". Этот завет звучит в нашем сердце. Преподобный сам восхотел быть некиим вождем нашим, и к нему можем мы говорить на своем языке, о нуждах наших дней. Ему можно в воздыханиях поведать, что и ему самому не было в его земной жизни ведомо, ибо и она была ограничена всеобщей ограниченностью человеческой, но что ныне ему и ведомо и явно в свете лица Божия, в Духе Святом. Веруем и уповаем, что и ныне преподобный Серафим, вкупе с преподобным Сергием Радонежским и другими угодниками, пребывают вкупе с народом русским в страданиях его и испытаниях, исканиях и обретениях, упованиях и вдохновениях. Преподобному дано обетование о Пасхе Христовой в середине лета, о сладости гимнов пасхальных, о новой радости воскресения.

Христос Воскресе!

Протоиерей Сергий Булгаков

В.Ильин. Огнь попаляющий

Всякое житие, если оно только написано человеком, живущим в миру и не усовершенствовавшимся духовно настолько, чтобы иметь возможность принять славу святого в свою душу — недостаточно. Полностью же лик святого неописуем и житие его неизъяснимо — как неизъяснима вообще личность, в святости обретающая особую высоту и ценность. Святому дается "новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает" (Откр. 2, 17).

Это имя — от Господа Саваофа, от Отца, от Его закрытой тайны. Всякая личность в пределе абсолютно неописуема и доступна лишь Творцу. Личность — неизреченна, закрыта, она есть "не я" и носит на себе печать Бога Отца, Господа Саваофа, Абсолютной Индивидуальности и в то же время Абсолютной Объективности. В частности же придется подчеркнуть особую неопознанность и непознаваемость преподобного Серафима. В нем мы до некоторой степени начинаем сознавать, что значит Образ Божий в человеке. Он троичен, ибо отражает Триипостасного Бога и состоит, полагаем мы, в следующем.