Классициум (сборник)
Шрифт:
«А сам-то ты ученый магистр, не захворал ли, часом?»
Наконец он заговорил:
– Жила-была маленькая девочка…
Она вздрогнула. Эти слова будто пароль, некогда значивший очень много, ни разу не использованный и почти забытый, открыли дверь в ее душу. Произнесены они были иным тоном – не тем, каким велась их беседа. До сих пор Ольга и представить себе не могла, что голос бывает – словно теплый ветер.
…Жила-была маленькая девочка, родившаяся на острове, в семье гончаров и не видевшая в своей жизни ничего, кроме глины, печи для обжига и лодки, уставленной кувшинами. Раз в неделю лодка отправлялась на большую землю, в богатый
Ольга следовала за его голосом, тонула в его голосе, дышала его голосом. Лепила горшки, расписывала, торговала ими, дважды собиралась выйти замуж, и дважды с ее мужьями случались странные неприятности, а вот третьего, настоящего, любимого, спасла от смерти и была с ним счастлива.
– …и была с ним счастлива, хотя многие и не верили, что даже такой невезучей женщине, как она, от Бога положено счастье. Вот и вся история о девочке из семьи гончаров, – завершил рассказ ее собеседник.
Она молчала.
– Понравилась тебе моя история?
Она молчала.
– Неужто не понравилась?
Она молчала.
– Жаль, я очень старался…
Ну как ему объяснить! Как ему, не знающему, до чего холодно бывает от ледяного гвоздя в сердце, объяснить всё счастье той секунды, когда ты чувствуешь: лед выдернули из груди… И с каким содроганием ждешь: нет, так легко не отделаться, сейчас крупинка зимы опять шевельнется там, внутри, опять начнет расти, опять станет трудно дышать, опять исчезнут все желания, кроме одного: спать.
Не шевелится, зараза.
Не шевелится, дрянь.
Как хорошо! Спасибо, Господи. Стало теплее.
Не думая, что делает, не сомневаясь и не колеблясь, она потянула его руку к себе и прижала к щеке. Потерлась. Нет, не как кошка. И не как женщина. Просто на всю ее жизнь окрест она не помнила ничего, способного источать столько тепла, сколько давали эти пальцы.
– Знаешь, мне показалось, что ты как-то озябла. Захотелось побыть для тебя угольком в камине.
Чертовски точно. Наверное, следует уставиться на него безумным взглядом. И спросить… ну-у… например, вот так спросить: «Откуда ты это знаешь?!» Жаль, ее никогда не прельщала профессиональная деятельность актрисы.
– Я согрелась, сказочник. Мне очень хорошо. Я хочу, чтобы ты пришел еще раз.
– Хорошо.
– А а а… во о о о от… ну-у у у…
– Еще одну сказку?
– Если оставить вежливость и приличия в стороне, то да.
– Хорошо.
Его не было очень долго.
Его не было нестерпимо долго.
Отец говорил: опять Сережа застрял на Марсе. Дальше следовал ряд непонятных слов – бункер «Берроуз», первая федерация вольных прайдов, эпоха Дуд, подземный город «Пыльное пятно» в долине Маринера, таможенные книги клана Уггал-Горт…
В финале прозвучало более понятное словосочетание: «Сенсационный доклад на межпланетной конференции».
Разумеется, Ольга спросила.
Отец ответил, несколько смутившись: «Дело даже не в том, что я отошел от полевой археографии пять лет назад… В конце концов, помню же еще базовые вещи! Но… Антонова понимают всего трое или четверо специалистов во всем мире. Видишь ли, всего трое или четверо. Остальные в лучшем случае понимают, что он чрезвычайно хорош в своем деле, но следовать за его логикой не способны… В самом общем смысле, он говорил про некую экономическую революцию на древнем Марсе: не разбери-пойми какие прайды клана Уггал-Горт научили Марс обходиться без поставок не разбери-пойми каких-то еще ринхитов. Господи, прости и помилуй! Тебе-то зачем?»
И действительно – зачем?
Ей всё это совершенно ни к чему.
Она не собирается влезать в премудрости марсианской полевой археографии.
Разве у нее мало других дел?
Через неделю она спросила у отца, когда именно кланы начали распадаться на прайды: в эпоху Дуд или еще в эпоху Дон? Отец машинально ответил, что в эпоху Дон, разумеется. А потом сообразил, о чем именно его спросили, и проводил дочку недоуменным взглядом.
Еще неделю спустя Ольга осведомилась, чем ринхитская клинопись отличается от имперской. Папа почесал подбородок, почесал за ухом, почесал в затылке и хотел было увести разговор в сторону, но потом все-таки вспомнил, что у марсианских имперцев клинопись на порядок упростилась и стала доступна непрофессионалам, а у ринхитов ею владела лишь малочисленная каста писцов.
Еще через три дня она спросила насчет знаков сокращения в раннем иератическом полууставе. После двух попыток вспомнить, какой раздел марсианской палеографии содержит правильный ответ, отец честно признался ей: «Я вижу, Марс заинтересовал тебя всерьез…» И она столь же честно ответила: «Иногда меня забавляют всякие необычные штуки».
Еще через два она сделала свой первый перевод марсианского документа, выложенного в сети. И получила за него свои первые честно заработанные деньги! Когда-то, в эпоху «дикого» освоения Марса, черные археографы и маленькие экспедиции провинциальных музеев насобирали там множество манускриптов. Теперь это считалось тяжелым преступлением, и полевой археографией могли заниматься лишь крупные академические центры… да еще самая отчаянная мафия. Но те, первонайденные рукописи, часто оказывались до сих пор не расшифрованными. Музейщики и частные коллекционеры выкладывали их в сеть, обещая заплатить за перевод тому редкому энтузиасту, который хоть что-то понимает, скажем… в раннем иератическом уставе.
Это был календарь марсианского садовода из княжества Ринх…
А потом она получила письмо из марсианской фактории Королев. Если отбросить вежливость и приличия, там было сказано, что некто Антонов по ней соскучился. Ольга абсолютно равнодушно отнеслась к этому сообщению, разве только мучилась бессонницей три ночи подряд. Одно место в письме она выучила наизусть, прочитав послание… э э э… совсем небольшое количество раз: «Очень жалею, что должен был задержаться. У меня есть для тебя сказка, и ты ее получишь, когда к тому представится удобный случай. Не минет и пяти суток по вашему земному счету, как я доберусь до Земли, до Крыма, до одного чудесного дома на сваях».
Ей хотелось летать. Бог весть, почему.
Но поскольку полеты для зрелой и серьезной женщины – слишком легкомысленное занятие, она всего лишь недолго попрыгала на кровати, когда никто не мог увидеть ее за этим несколько необычным занятием.
Ольга хотела спросить кого-нибудь, почему сказочник не писал ей столь долго, но вовремя представила себе, что произойдет, если она задаст подобный вопрос папе… ой, вот не надо!.. или маме… э э э… она пообещает хранить всё в строгом секрете, а на другой день папа непременно поинтересуется, зачем ей понадобился Сергей Максимович Антонов. Нет. Ни в коем случае.