Классная дама
Шрифт:
Глава одиннадцатая
Мне понадобилась бесконечная секунда, чтобы догадаться: Софья тоже подразумевает Ветлицкого. Не меня.
— Стоп, козочка, у меня есть причина для ненависти, — безапелляционно объявила я. — А у тебя ее нет. Я не готова ежедневно терять час своей — нашей — жизни в подвале. У меня от нехватки воздуха болит голова, это раз, два — мы с тобой осведомлены, в каком аду очутились, а Ветлицкий, без сомнения, полагает, что здесь рай земной, об обратном он логично ни сном и ни духом, но я должна на кого-то слить агрессию? Не на Ягу же?
Софья хихикнула. Девочка читала мои мысли, даже то, что я напрямую ей
— Яга никуда не денется. Только не говори, что считаешь все, что происходит с воспитанницами, нормальным. Хотя… Не хочешь — не отвечай.
Софья действительно отстранилась — то ли впервые в жизни задумалась, что обращение с девочками изуверское, то ли искренне не понимала, что не так, она же выросла, все в порядке, но в спор она ввязываться не хотела. Жаль, я бы послушала ее доводы: идти к начальнице сейчас, идти после или все, что я вижу и слышу, взять и разумно приберечь. Для шантажа, для подкупа, для того, чтобы я пусть ненамного и ненадолго, но стала сильнее своих противников и того, кого я должна найти. Все, что у меня припрятано в рукаве, каждый чужой просчет, каждый проступок, это возможность заставить кого-то что-то сказать или не говорить, что-то сделать или не делать. Я не забывала, зачем я здесь. Кто-то из тех, кто окружает меня, заговорщик и потенциальный убийца. Кто-то, кого не назвали в письме…
Письмо. Мне нужно его увидеть.
— Гофман была не такой, как остальные, не такой, как Яга. Смешливая, немного дерзкая, совсем как ты.
— Мы можем с ней как-то связаться? Она нам поможет?
— Вряд ли, — подумав, отозвалась Софья. — Последний раз я писала ей четыре месяца назад, она не ответила. Ее муж ученый, исследует море. Она, наверное, уехала вместе с ним далеко отсюда… Мы ее любили.
— О чем ты писала?
— О разном, — уклонилась Софья. Я ощущала ее теплоту и тоску, словно они были моими. — Как живу и что никого из нашего выпуска больше не видела, но я не жаловалась, нет. Гофман этого не заслужила. Чтобы ты понимала… Мы все знали, что будет, когда нам исполнится тринадцать-четырнадцать лет. Другие классные дамы не говорят воспитанницам об этом, так что если завтра в коридоре увидишь девушку в запятнанной простыне, не удивляйся.
Даже так, подумала я и встала почти в дверях, оглядывая столовую. Я успела позавтракать, да и не должна была есть вместе с пансионерками, поэтому отошла с дороги, чтобы никому не мешать, стояла и наблюдала. Вроде бы за своим классом, на самом деле — за всеми.
— Гофман альменка, внучка знаменитого врача, — продолжала Софья. — Она училась в альменском университете. Ты не затмишь ее, не надейся, но не думаю, что ее вспоминают по-доброму. Нет. Гофман, как и многих преподавателей и классных дам, пригласил инспектор. Он многое рассчитывал поменять, но ничего не вышло, ничего не осталось кроме того, что мужичка Синебрюхова спит по соседству с княжной Серебряковой, несмотря на возражения классных дам. Инспектора уволили по просьбе Мориц за год до того, как дядя отправил меня сюда.
Попытки всколыхнуть болото были. Некий инспектор пришел в ужас, взялся за дело, и кончилось все тем, что вижу я: издевательства, холод, дурная еда… иной дом починить нельзя, только сломать и начать строить с фундамента.
— А образование?
— Сейчас увидишь, — пообещала Софья. Дельный совет, следует посмотреть, чему и как учат девочек. Мимо меня прошла Окольная, приветливо кивнула, я в ответ тоже. Как будто ночью ничего не произошло.
— Инспектор… — напомнила я. — С ним как-то можно связаться?
— Если ты умеешь разговаривать с мертвыми. Но ты поселилась в моей голове, говоришь со мной, заставляешь меня делать странные вещи, может, ты и умеешь. Не хочу этого знать.
Я чуть было не рассмеялась. Софья считает меня голосом в голове — в мои времена такое если и не лечили, то успешно выводили в ремиссию. А что если у них были вовсе не голоса?
— И не смешно.
Девочки поднимались из-за стола, я не торопясь отправилась в классы. Я попросила прощения у Софьи за то, что невольно могла ее обидеть, но о главном все равно умолчала: я не психиатрический диагноз, я из другого мира, но Софье знать подробности ни к чему, психиатрия тут карательней некуда, и пока мы уживаемся тихо-мирно, пусть не без стычек, это одно, но если Софья решит заявить, что у нее в голове живет своей жизнью самостоятельная и нахальная личность… До того, чтобы признать это возможным, наука не дошла даже в мои прогрессивные времена.
— Если ты хочешь узнать, кто инспектор сейчас, мой ответ — никто. Эту должность убрали, сочли, что она слишком… — Софья замялась, подбирая верное слово.
— Провокационна? Революционна?
— Пожалуй.
Первый урок проводил священник, тот самый, который вел служение в храме. Он дружелюбно мне кивнул, прошел на кафедру, окинул взглядом класс — замершие девочки, мне показалось, его побаивались.
— Что есть храм? Место, где мы молимся, чтобы возвыситься до Владыки. Место, где мы показываем ему, как мы ничтожны перед ним. Но жесток ли он, кто мне скажет?
Первой подняла руку малышка, которая просила у меня книжки.
— Ларина?
— Владыка рад принять нас в храме высоком и светлом, но мы должны радовать его не тем, что стоим с ним рядом, а почитанием и послушанием, — вскочив, выпалила Ларина на одном дыхании. — Владыка добр, он дарит великие силы тем, кто достоин, но им он дает и великие испытания.
Священник довольно кивнул и разрешил Лариной сесть.
— Владыка пришел в этот мир в его темный и гибельный час и дал великие силы достойнейшим из достойных. — С кафедры он сошел, расхаживал по классу между рядов сдвоенных парт. — Люди чтят его и возносят его в тишине, чтобы ничто не мешало их чистой молитве и свет не отвлекал от благих помыслов, и в подземелье, чтобы не давать воли честолюбию своему и гордыне своей…
Урок Слова Владычьего в исполнении спокойного, знающего священника мне понравился, я пожалела, что не взяла с собой учебник. Софья тут же сказала, что знает все наизусть — и мне показалось, что я с этой минуты знаю тоже. Добрый и сильный бог, пришедший на помощь погибающим людям, давший им магию и ничего не потребовавший взамен, и люди, которые были за это благодарны, но выражали благодарность несколько уничижительно для самого божества: запирались для общения с ним в низком и темном помещении по собственной воле. Я даже знала, что за сияющие полоски видела в храме — «кровь Владычья», вода, своеобразно «заряженная» на люминесценцию магами, нечто вроде церковной повинности, платы Владыке за дар. Но что еще могут маги, кроме как превращать воду в свет, Софья не знала — или не хотела говорить.