Классно быть Богом (Good to Be God)
Шрифт:
Какой-то здоровенный сердитый мужик громко ругается с одним из помощников Пройдохи Дейва по поводу тостера, который ему здесь продали, а он оказался совсем не таким, как его рекламировали. Дейв устало вздыхает, наматывает на правый кулак чайное полотенце и идет разбираться.
– С тостерами у нас вечно проблемы.
Я звоню Нельсону и сообщаю, что краду у него кредитку, и прошу дать мне четыре часа, прежде чем он заявит о краже. Он говорит:
– Ладно, договорились. Я, может, тоже чего-нибудь закажу. Ты там как, нормально? Хорошо повеселился?
– Ага, хорошо.
– Вот видишь. Не может быть, чтобы человеку все время не везло.
Я бросаюсь в ближайший дорогой бутик и покупаю себе темно-серый костюм, пару рубашек и несколько пар трусов. Когда ты страдаешь хроническим заболеванием, о котором не то чтобы стыдно, но как-то не принято рассказывать посторонним, и при этом пытаешься изображать из себя Господа Бога, тебе просто необходимо иметь резервный запас белья для прикрытия тылов. Вообще-то я не люблю серый цвет, но это действительно классный костюм: чистый лен, модный фасон, – я просто не смог устоять перед таким великолепием. Тем более, что костюм сидит как влитой. Как будто он только меня и ждал. Я ухожу прямо в нем, а старую одежду несу в пакете.
Мне слегка неудобно и даже стыдно, что я так радуюсь новой шмотке, но это действительно волшебный костюм. В нем я себя ощущаю другим человеком, святым и солидным. Честное слово. Конечно, это смешно, что какой-то костюм пробуждает во мне чувство уверенности в себе, но, с другой стороны, а что в этом плохого? Прилив ощущения собственной значимости, пусть даже и неоправданной, вполне очевидно доказывает, что я еще не побежден окончательно. Что не может не радовать.
Да, у меня в жизни есть маленькие приятности, которые никогда не теряют своей привлекательности. Но вот это как раз и настораживает. К примеру, в последнее время я разлюбил гольф. И вовсе не потому, что плохо играю – я всегда играл плохо, но раньше я получал удовольствие от самого процесса. Наше тело подчас создает ситуации, в которых мы чувствуем себя неловко – я уже не говорю о различных болезнях и недомоганиях, – но это же тело приносит нам неизменные мелкие радости: облегчение после запора, извлечение упорно засевшей в ноздре “козявки”. В этом стыдно признаться, и мне самому это очень не нравится, но в моей жизни нет других столь же надежных источников удовольствия. Мне бы очень хотелось получать наслаждение от активных занятий спортом или от созерцания живописных шедевров, но они почему-то меня не радуют.
Я подхожу к банкомату и снимаю с карточки Нельсона максимальную сумму, которую можно забрать за один раз, потом иду в филателистический магазинчик – любуясь новым собой в новом костюме во всех отражающих плоскостях, – и покупаю там самую дорогую марку, с Бенджамином Франклином. Теперь карточку Нельсона можно выбрасывать в ближайшую урну. Перехожу через улицу, захожу в другой филателистический магазинчик и продаю Бенджамина Франклина за наличные, которые аккуратно запихиваю в бумажник.
Сверяюсь с адресом, который дал мне Пройдоха Дейв. Дом, который мне нужен, располагается в Кокосовой роще и впечатляет размерами и стильной архитектурой, хотя в здании явно идет капитальный ремонт.
Сиксто, домовладелец, пожимает мне руку в строгой, официальной манере. Он невысокого роста, в рубашке с длинным рукавом и при галстуке, что в такую жару смотрится несколько радикально; у него тонкие усики, вероятно, отращенные для придания лицу солидности, но не сумевшие справиться с этой задачей. Он похож на четырнадцатилетнего подростка, которого чуть ли не силком притащили в фотоателье для того, чтобы сфотографироваться всем семейством.
Комната, которую я могу снять, очень просторная, но без единого предмета мебели. Бассейн хороший, арендная плата умеренная. Только наличными. Заселение – не раньше, чем через две недели.
– У меня тут ремонт, – говорит Сиксто. – Вы днем дома сидите или куда-то выходите по делам? Если дома, то тут будет шумно.
Выхожу ли я по делам?
– А вы чем вообще занимаетесь? – интересуется Сиксто. А ведь Пройдоха Дейв, кажется, говорил: “Никакого задатка, никаких лишних вопросов”. Чем я вообще занимаюсь?
– Я… я работаю в сфере осветительной аппаратуры. – Я очень надеюсь, что мой ответ прозвучал достаточно убедительно. Сиксто не смеется и не продолжает расспросы. До меня вдруг доходит, что он просто пытался быть вежливым. Даже если мой нелепый ответ и показался ему подозрительным, он не подал вида. Я проявляю ответную вежливость:
– А вы?
– А я менеджер по проектам.
Я не пытаюсь его расспрашивать, потому что, на самом деле, мне это неинтересно. И потом, никогда не помешает иметь про запас подходящую тему для разговора на экстренный случай.
– Если можно, я бы хотел въехать прямо сейчас.
– Сегодня я не смогу привезти кровать.
– Ничего страшного. Я могу спать на полу.
Сиксто даже не сразу соображает, что я не шучу. А потом смотрит на меня странно: ну, как обычно смотрят на людей, которые представлялись вполне нормальными, а потом неожиданно стали выказывать тревожные признаки явного умственного расстройства.
Мы идем в кухню, и там Сиксто знакомит меня с еще одним жильцом.
– Привет, я – Напалм, – представляется тот. – Моя девушка – доминатрикс.
Давайте сразу внесем ясность. Во-первых, – Напалм уже староват для того, чтобы называться Напалмом. Ему уже хорошо за тридцать. Во-вторых, он явно не музыкант, не татуировщик и не наемный убийца, – иными словами, вряд ли он занят в такой сфере деятельности, где нелепые прозвища уместны и даже желательны.
Конечно, я сам – далеко не образчик мужской красоты, но Напалм… у него все еще хуже. Совсем-совсем плохо. Он похож на двенадцатилетнюю лесбиянку с густой бородищей, украденной у какого-нибудь рыбака. Борода смотрится явно не к месту, и Напалм тщится ее “подкрепить” стрижкой под горшок, очками с толстенными линзами и сетчатой майкой типа тех, в которых обычно ходят мускулистые черные парни, но под такой майкой его удручающе бледная кожа смотрится еще более удручающей. За всю свою жизнь я встречал лишь одного человека, который был еще более непривлекательным с виду, чем этот Напалм, и когда я пытался описывать того человека, мне никто не верил.
На этого Напалма больно смотреть. Сразу хочется чем-то ему помочь. Дать денег на контактные линзы или на новую стрижку. Может быть, посоветовать, как одеваться и как ухаживать за собой. Но я уже вижу, что Напалму ничем не поможешь. Такое уже не лечится.
У него просто по определению не может быть девушки. Да, одинокие женщины на грани отчаяния иной раз бросаются на первого встречного. Женщины могут быть неразборчивыми или же чересчур жалостливыми – но здесь не тот случай. Даже если Напалм соберется заплатить проститутке, ему надо будет еще поискать жрицу любви, которая согласится его обслужить. Бывают мужчины страшные, как смертный грех, но в их уродстве присутствует некий зловещий, интригующий шарм. А Напалм просто никчемно уродлив.
– Кофе будешь? – спрашивает Напалм. У него крупные, кривые зубы, покрытые сплошным желтоватым налетом.
Это вселяет в меня уверенность. Да, меня донимает болезнь, о которой не то чтобы стыдно, но как-то не принято рассказывать посторонним, но мой недуг скрыт под одеждой, и у меня еще есть шанс пробиться. Пусть мне хронически не везет, но я еще не вышел из игры.
– Я вроде как частный предприниматель. У меня своя собственная компания. Мы производим водные лыжи, исключительно на заказ. Для богатых клиентов, – сообщает Напалм. – Может быть, ты даже слышал про нашу фирму.