Классно быть Богом (Good to Be God)
Шрифт:
Разумеется, любая работа предполагает какие-то усилия со стороны человека, выполняющего работу. Но, как правило, все мы стремимся облегчить себе жизнь и не делаем больше того, что положено. Потому что мы знаем: как бы мы ни надрывались, этого все равно не оценят. Так зачем надрываться?! Конечно, есть люди, которые искренне болеют за дело, но таких – считанные единицы. Взять, например, этот сандвич. Хлеб мог бы быть черствым, куриное мясо – жилистым и пересушенным или, наоборот, чересчур жирным. Но булочка свежая, курица – выше всяких похвал. Этот парень, владелец закусочной, наверняка поднимается чуть свет, чтобы хорошо сделать свою работу, но ему никогда не стать первым среди многочисленных продавцов условно съедобной
– Отличный сандвич, – говорю я ему.
Он пожимает плечами и протирает прилавок засаленной тряпкой.
Эта нечаянная радость, принявшая облик вкуснейшего сандвича с курицей, возвращает мне веру в жизнь. И больше всего меня радует, что я в данном случае явно остался в выигрыше. Я дал творцу сандвича несколько центов, а он одарил меня благословением.
С возрастом ты понимаешь, что чувства подобны погоде: отчаяние, ярость, восторг – все проходит (хотя и не всегда – бесследно). Это знание не особенно утешает. Точно также, как мысли, что холод и дождь непременно когда-нибудь закончатся, не помогают воспрянуть духом, когда ты бродишь по холоду под дождем.
Как-то все это странно. Держишь расшатанную стремянку: настроение на нуле. Ешь вкусный сандвич с курицей: и мир кажется светлым и радостным.
Мне бы хотелось уметь контролировать свое настроение. Презрительно кривиться на восхитительный сандвич с курицей. Не впадать во вселенскую тоску по поводу шатких стремянок. Но я этого не умею. Может быть, с этого и начинается святость. Когда ты учишься получать удовольствие от сандвича с курицей при отсутствии сандвича с курицей. Но если ты обладаешь способностью получать удовольствие от сандвича с курицей без того, чтобы съесть этот сандвич, то какой тогда смысл в самом сандвиче? И какой смысл от него отказываться?
Я покупаю еще два сандвича, чтобы съесть их дома на ужин. И при этом я осознаю, что удовольствие будет уже не таким, каким оно было в самый первый раз.
Глава 5
Рассвет пинком вышибает дверь сна. Я открываю глаза и усердно молюсь. Молюсь за всех и за каждого. Еще до того, как встаю с постели. А потом – постепенно – себялюбие берет свое.
Потому что мы все – эгоисты.
И мы все думам в первую очередь о себе.
Как у меня получается жить? Вот вопрос. Но каков будет ответ? Как у меня получается жить? Мне бы очень хотелось понять. Допустим, вчера меня просто “убило”, что мне приходится держать рахитичную стремянку для эксцентричного бывшего морпеха, причем забесплатно, gratis*, но, может быть, я на большее и не способен. Может быть, это уже мой предел, и я зря считаю себя неудачником. Может быть, с точки зрения многих, я действительно смотрюсь неудачником, а на самом-то деле мне сказочно повезло, и я избежал многих бед и напастей, и достиг своего триумфа.
Но нам не дано это знать. Жалко, что не существует “горячей линии” Господа Бога. А то можно было бы ему позвонить и спросить: “Как у меня получается жить?” Это было бы интересно. Хотя, если бы вам вдруг представилась такая возможность, вы бы ей воспользовались? Или нет? А вдруг ответ будет совсем не таким, какой вы хотите услышать?
* бесплатно, даром {лат.).
В своей жизни я совершил только две крупных ошибки: слишком много и слишком мало. Слишком много решимости и слишком мало решимости. Слишком много доверия к людям и слишком мало доверия к людям. Слишком много оптимизма и слишком мало оптимизма. Или, если хотите, я совершил лишь одну ошибку: я все делан не так, как надо. Потому что не мог правильно соразмерить.
Помнится, Бамфорд всегда говорил, что победа – это не радостное парение над финишной чертой, когда все соперники остаются далеко позади. Победа, по Бамфорду, это когда ты ползешь на четвереньках, матерясь и стирая ладони в кровь, а соперники яростно вгрызаются тебе в лодыжки. Если так, получается, я уже на пути к победе. Потому что я точно ползу на карачках.
Я собираюсь приехать в церковь пораньше, чтобы прослушать, что записалось на ручку.
Прямо на подъездной дорожке сидит собака. Сидит и радостно гадит, пофыркивая от удовольствия. Какая-то старая мелкая шавка, помесь корги и непонятно кого еще. Почему старые мелкие собачонки всегда так отчаянно лезут в драку? Хозяин собаки стоит чуть поодаль и курит с мечтательным видом. Я знаю эту породу собачников: они слишком ленивы, чтобы гулять со своими питомцами, и поэтому они просто выводят собаку на улицу, спускают с поводка и позволяют ей срать где попало.
Даже не знаю, с какой такой радости я попытался воззвать к благоразумию этого человека. Я так и думал, что это будет ошибкой. Но я почему-то решил, что хозяин собаки живет где-то неподалеку, и ему вряд ли захочется портить отношения с соседями. Может быть, это во мне пробивается святость. Не знаю.
Как бы там ни было, я обращаюсь к нему:
– Может, не стоит спускать собаку с поводка?
Я улыбаюсь. Всегда улыбайся.
– А вам что за дело до моей собаки? – огрызается этот мужик. И сразу понятно, что это за человек. Надутый, самовлюбленный болван с гипертрофированным самомнением. Зацикленный на осознании собственной важности. Бюрократ. Ввиду отсутствия каких бы то ни было талантов он не смог стать банкиром или коммерсантом, но, в общем, неплохо устроился на “теплом местечке” и выполняет работу, где не важны результаты, а важен процесс, но при этом он хорошо зарабатывает и может позволить себе хорошо отдохнуть. Может быть, он консультант по лекарственным средствам или какой-нибудь правозащитник. В общем, кто-то, кто может бить себя в грудь и кричать, что он не является частью системы, но при этом он обеспечит себе очень даже безбедное существование.
У него дома есть несколько дисков с музыкой конголезского пальцевого пианино. Исключительно для того, чтобы показать всем знакомым, что он – человек широкого кругозора и открыт для восприятия других (как правило, второстепенных) культур. Он любит долго и нудно порассуждать о загрязнении окружающей среды, о преступлениях правительства, о многонациональных компаниях, о тяжелых условиях труда на полулегальных предприятиях в странах Азии, о борьбе с малярией, но при этом он курит и позволяет своей собаке гадить в чужом дворе, на чужой подъездной дорожке. Удивительно, как быстро в душе разгорается ненависть.
Собака, явно страдающая ожирением и больная, так что прыгать она не может, пытается наброситься на мою ногу и лает со всей бешеной злобой, на какую способна.
– Что с тобой, маленький? – Мужик обращается к своей собаке, словно к маленькому ребенку: сюсюкая чуть ли не нараспев. Это общее свойство всех хозяев собак-психопатов. Они никогда не извиняются. Никогда.
– Если… – Я все же хочу поднять тему собачьего дерьма на чужих подъездных дорожках, но тут собака меня кусает. Не то чтобы сильно, но все равно больно. Я смотрю на хозяина, жду извинений. Смотрю и жду. Жду и смотрю. Он подносит сигарету к губам и делает очередную затяжку.
– Ваша собака меня укусила.
– Нет, не укусила.
Он мог бы сказать это так, чтобы сразу же стало понятно, что он нагло врет и просто снимает с себя всю ответственность за поступки своей собаки. На случай, если мои адвокаты – как минимум, двое – затаились в ближайших кустах. Но нет. Хотя его дурная собака укусила меня у него на глазах, как говорится, среди бела дня, он искренне в это не верит. И он возмущен до глубины души, что кто-то возводит напраслину на его славного, милого песика.