Клаудиа, или Загадка русской души. Книга вторая
Шрифт:
Русский пел почти шепотом, и постепенно Клаудиа словно погрузилась в какую-то полудрему, в которой все пыталась представить себе и эту ровную долину, и гладкую высоту среди нее. И дуб… Но тут что-то не совсем получалось: ей все никак не удавалось представить себе высокий и красивый дуб, а почему-то все время виделось дерево толстое, узловатое и разлапистое, которое затем вдруг превращалось в крестьянина в меховой шапке и сером неуклюжем кафтане.
Высокий дуб развесистый,ОдинПродолжал между тем выводить раненый, и мысли Клаудии уносились все дальше. «Неужели этот странный народ губит и отдаляет от всех других именно это пронзительное ощущение своего одиночества в мире? И кому он нужен, этот русский народ, и кто нужен ему? А кому нужны мы? Не все ли столь же одиноки на земле, но только не ощущают этого, проводя жизнь в суете и погоне за какими-то призрачными идеалами?»
– В чем видите вы смысл жизни, Владимир? – вдруг неожиданно даже для самой себя прервала песню Клаудиа.
– Смысл жизни? – судя по тону, усмехнулся русский, приглушив ладонью струны гитары. – Во время войны ее смысл всегда заключается только в одном…
– Вы хотите сказать, в том, чтобы выжить?
– Нет, в том, чтобы победить, разумеется.
– И вы уверены, что вам это удастся? – в свою очередь усмехнулась она.
– Уверен, ваше сиятельство. Вот увидите, поедут русские казачки по Парижу.
– Казачки? По Парижу? – Эта страшная и даже до сих пор не приходившая ей в голову мысль буквально прострелила Клаудиу.
«Так вот почему они так спокойно отступают и не торопятся даже в этом! Русский мужик долго запрягает…» – вспомнилась ей странная русская поговорка.
– Вижу, вас поразила эта мысль? – усмехнулся опять русский и слегка прошелся по струнам, ответившим ему покорно и нежно. – А мы даже не сомневаемся в этом.
«Что стоит за его мыслями и чувствами, если даже находясь в плену, будучи беспомощным и полностью во власти врага, этот русский не только не унывает, но и делает вид будто все идет как надо. А главное, верит, искренне верит в их победу! А ты… Разве ты, лежа на попоне в нетопленном доме, черная от голода, не верила? Я любила…»
Где ж сердцем отдохнуть могу,Когда гроза взойдет?Друг нежный спит в сырой земле,На помощь не придет.Снова запел русский, и этот странный отклик на ее последнюю мысль испугал Клаудиу. «Друг нежный спит в сырой земле». Нет, его не убьют, он не для того выжил в испанском аду, я люблю его, я столько шла к нему, пресвятая дева… Но песня говорила о другом, она была тиха, но неизбежна, и боль сжимала сердце Клаудии, и чтобы избавиться от нее, чтобы сбросить этот страшный морок, она снова перебила раненого:
– И как скоро это произойдет?
– Как скоро? – задумчиво переспросил он, но вместо ответа какое-то время молча перебирал струны, и Клаудии казалось, что это дрожат и плачут струны ее собственной души. – Что ж, Буонапарте – крепкий орешек и повозиться с ним придется немало. Впрочем, отсюда он сбежит быстро и сам, а вот до Парижа… Но, дайте срок, будем, будем и в Париже, ваше сиятельство. Я не мешаю вам своей песней? Там немного осталось, потерпите. – И снова, горький напев растравлял сердце, и хотелось плакать, и не знать темного грядущего.
Возьмите же все золото,Все почести назад;Мне родину, мне милую,Мне милой дайте взгляд!..Глава четвертая. Священная долина
Последние дни все во французской армии, начиная от самого императора и заканчивая простым солдатом, были чрезвычайно возбуждены. Русские закрепились на позициях и, похоже, готовились, наконец, дать сражение. Наконец-то! Теперь даже названия мест зазвучали совсем иначе – не скользкие Салтановка, Смоленск, или Валутина гора, а решительное и твердое Шевардино, Бородино и речка Колоча; от них так и веяло решительной битвой.
Некие едва уловимые перемены в поведении русских, а тем самым и в ходе войны, начались уже неделю назад, когда Клаудиа узнала, что у русских сменился главнокомандующий.
– Приехал Кутузов бить французов, – сразу же весело скаламбурил русский, и Клаудиа в который уже раз поразилась той легкости и естественности, с которыми даже сама русская речь все сводила к благоприятному для этого народа исходу войны.
– Почему вы так уверены в том, что он именно тот человек, который способен противостоять Наполеону?
– О, само провидение назначило его к этой роли.
– Да что вы!?
– Не поверите, ваше сиятельство. Однако расскажу я вам его уникальную историю.
– Какую историю?
– Дело в том, что его сиятельство князь Михаил Илларионович был дважды ранен в голову; первый раз в Крымскую войну, второй раз – в Турции. И оба раза пуля, попав в левый висок, прошла через голову и вышла у правого глаза. Все думали, что светлейший не выживет как в первый, так и во второй раз, а у него лишь перестал правый глаз видеть.
– И что же, оба раза пуля попадала в одно и то же место? – удивилась Клаудиа.
– Именно. И прошла по одному и тому же пути.
– Не может быть.
– И тем не менее это так. Другого подобного случая не зафиксировано еще в истории войн. Но более всего удивительно, ваше сиятельство, было медицинское заключение. Врачи, будучи чрезвычайно пораженными этим невероятным фактом, завершили отчет свой следующими словами: «Надобно думать, что провидение, дважды исцелив его от ран, каждая из которых являлась смертельною, сохраняет этого человека для чего-нибудь необыкновенного».