Клавдия Шульженко: жизнь, любовь, песня
Шрифт:
— Вы знаете… — начал Коралли. — Мы, к сожалению, уже договорились отмечать Новый год в ЦДРИ… И потом, Клавдия Ивановна, как правило, не выступает в ночь под Новый год, — мямлил Коралли, догадываясь, какие кары могут обрушиться на их головы.
Трубка молчала. Коралли не знал, что делать со своей трубкой. Наконец услышал:
— Вы хорошо подумали? Вероятно, вы не отдаете себе отчета, кто вас приглашает и какая высокая честь вам оказывается.
И последовали короткие гудки. Настроение было испорчено. В душе у Коралли поселился страх, а Шульженко выглядела вполне беззаботной.
— Ну? Чего они нам сделают? Успокойся, Володичка. Давай лучше веселиться и пить шампанское.
Под окнами уже сигналила машина. Приехало «такси» по вызову.
Через несколько дней Коралли вызвали в партбюро. Испуганный секретарь парткома отчитывал Владимира Филипповича и его жену. Они, мол, зазнались, позволяют себе черт знает что. И должны сделать серьезные выводы… Вот тогда-то
В марте умер Сталин. В доме Коралли и Шульженко, как и во многих домах страны, был траур. Владимир Филиппович позвонил в ведомство, отвечавшее за похороны, и им на всю семью выдали пропуск, чтобы они могли проститься с телом человека, который почти тридцать лет у одной половины страны вызывал страх и ненависть, у другой — любовь и обожание.
А спустя некоторое время женился Гоша. В семью вошла милая и славная девушка Виктория. Гоша, он же Игорь Владимирович, долгое время методом проб и ошибок пребывал в утомительных поисках идеальной жены, и это очень огорчало его мать. Но Тора (так в семье называли Викторию) оставалась в дружеских отношениях с Клавдией Ивановной до ее последних дней.
В середине того же 53-го года Клавдии Ивановне предложили принять участие в съемках фильма «Веселые звезды», постановку которого осуществляла режиссер Вера Павловна Строева, очень полная, очень душевная и очень интеллигентная женщина, жена известного советского кинорежиссера Г. М. Рошаля. Шульженко пришла на «Мосфильм». Строева собиралась снимать что-то вроде фильма-концерта, с участием ведущих артистов советской эстрады: Н. Смирнов-Сокольский, Л. Утесов, Р. Зеленая, М. Миронова и А. Менакер… А Тимошенко и Березин, знаменитые в свое время Тарапунька и Штепсель, изображали новичков, приехавших в Москву на конкурс артистов эстрады. Как можно заметить, сюжет особой оригинальностью не блистал. Однако сегодня фильм интересен тем, какие прекрасные артисты собраны вместе, в этом довольно заурядном произведении. Клавдии Ивановне удалось уговорить Дунаевского написать для нее песни. Он в это время работал над опереттой «Белая акация». Писать музыку ко всему фильму отказался. Итак, две песни: «Звезды милой Родины» и «Молчание». Третья попытка совместного сотрудничества Дунаевского и Шульженко оказалась самой удачной. «Молчание», на мой взгляд, лучшая лирическая песня Дунаевского с прекрасными стихами М. Матусовского. Наконец их содружество принесло дивный результат. «Молчание» — это песенный шедевр, где слились или соединились — как будет угодно — прекрасная музыка, хорошие стихи и тончайшее, проникновеннейшее исполнение!
Более сорока лет прошло с тех пор, как закончилась работа над фильмом. Но некоторые работники съемочной группы оказались живы и здоровы. Директор фильма Валентин Владимирович Маслов рассказывал, в каком восторге съемочная группа была от Клавдии Ивановны. Ее пунктуальность изумляла. Ее работоспособность вызывала уважение. Часто в пленке шел брак, приходилось переснимать. «Я платил Шульженко по 500 рублей за смену», — в заключение сказал Маслов. По тем временам это были весьма неплохие деньги. Съемки шли трудно еще и потому, что один из главных исполнителей — Ю. Тимошенко (Тарапунька) — постоянно исчезал по причине сложных взаимоотношений со спиртными напитками. Однажды он, не помня себя, уехал на поезде дальнего следования… Шульженко была терпелива и вежлива. Я представил на секунду, как бы поступила какая-нибудь «звезда» неизмеримо меньшей величины, из нынешней «эстрадной тусовки»: скандал, брань, истерики, угрозы!
Фильм «Веселые звезды» долго не сходил с экранов страны. Телевидение находилось еще в зачаточном состоянии, и фильм оказался для советского народа единственной возможностью увидеть своих любимых артистов.
Жаль! Очень жаль… Жаль, что совместная творческая работа Дунаевского и Шульженко, едва начавшись, тут же и закончилась. 24 июля 1955 года конферансье В. Алексеев и И. Дунаевский пошли на бега. Исаак Осипович и в зрелом возрасте оставался азартным игроком. Этот день оказался для обоих неудачным — уходили в проигрыше. На следующий день Дунаевский, как всегда, утром уже сидел за роялем; он попросил домработницу сварить кофе. Пока она была на кухне, у композитора случился сердечный приступ. Дунаевский не успел дотянуться до лекарства… Мгновенная смерть породила массу всяких нелепых и вздорных слухов. С его уходом закрылась блистательная страница в истории советской музыкальной культуры. Уверен, что у большого подлинного таланта не может быть учеников или последователей. В искусстве это называется эпигонством. А потому любой талант — неожиданность и потрясение. Неожиданность появления, потрясение ухода…
К. И. Шульженко писала в своей книге «Когда вы спросите меня»:
«Дунаевский… остался для меня самым молодым композитором. Не так уж много его песен довелось спеть мне. Но бывают влияния, которые мы испытываем вне зависимости от количества встреч. В Дунаевском я чувствовала товарища, его дружескую
Время подтвердило правильность слов Клавдии Ивановны.
Глава 6
В середине 50-х годов, в эпоху так называемой «оттепели», в культуре произошел взрыв. Появились молодые талантливые поэты, собиравшие на площадях многотысячные аудитории. Возник «Современник» Олега Ефремова. На советского читателя, сидевшего на строгой идеологической диете, обрушилась новая проза Ю. Казакова, В. Аксенова, А. Гладилина… Фронтовики Г. Чухрай, В. Басов, В. Ордынский создавали фильмы, ставшие откровением. Такого бурного подъема в столь короткий исторический срок, менее десятилетия, не переживала ни одна культура в истории мировой цивилизации. Распахнулись узкие двери эстрады, куда хлынуло много талантливых молодых людей. Лирические песни, долгое время пребывавшие в загоне, захлестнули эфир, экран, квартиры, коммуналки, танцплощадки. Создавалось впечатление, что общество обволакивает волшебная аура творческого созидания. С приходом молодежи такие мастера, как Л. Утесов, К. Шульженко, плавно переходили в разряд классиков. А следовательно, интерес к ним, как и к любой классике, стал несколько угасать. Пресса с той поры писала о них в основном в положительных тонах. Что, разумеется, приятно, однако за этим кроется большая опасность. Говорят про иного: «Прошел огонь, воду и медные трубы». Испытание медными трубами всегда самое тяжелое, порой трагическое. Но Клавдия Ивановна, приближаясь к своему пятидесятилетию, была, как никогда, самокритична и требовательна к себе. Она продолжала подолгу работать над каждой новой песней. Поэты и композиторы, сотрудничавшие с нею, никак не могли привыкнуть к такой медлительности. Возникали обиды, недоразумения. В этом смысле знаменательно следующее письмо:
«Унижаемая Клавдия Ивановна!
Несмотря на мои неоднократные попытки дозвониться до Вас и показать Вам мою новую, специально для Вас написанную песню, Вы не нашли ни желательным, ни возможным хотя бы позвонить мне в ответ. Ввиду того, что я в своей профессии занимаю не меньшее положение, чем Вы в Вашей, я счел для себя унизительным продолжать настаивать на нашей творческой встрече. Сделав из вышесказанного вывод, что Вас и в дальнейшем не будут интересовать мои произведения, я позволю себе никогда Вас более не беспокоить по творческим вопросам. Песню, ранее предназначавшуюся Вам, я отдал Лемешеву, который и записал ее несколько дней назад на радио.
Обиделся Никита Владимирович! Но вот какое дело — обиделся уже после того, как отдал песню Лемешеву, песню, которую написал специально для Шульженко!..
Подобных писем у Шульженко было немного, больше звонков — требовательных, настойчивых («верните тогда ноты!»). Клавдия Ивановна терялась, расстраивалась, что она кого-то невольно обидела, но ничего в своем подходе к работе над песней не меняла. Песня, которая является одним из ее шедевров, — «Три вальса» Александра Цфасмана (стихи Л. Давидович и В. Драгунского) — год пролежала в столе. Она никак не могла подступиться к тексту и нотам и не могла при этом объяснить, чем это вызвано. Мало кто понимал ее состояние перед началом работы.
«Три вальса» оставались в ее репертуаре больше двадцати лет, до 10 апреля 1976 года, когда на юбилейном концерте она забыла слова; правда, никто этого не заметил, лишь только запись кое-что объяснила. После этого концерта Шульженко больше никогда не исполняла эту песню…
Три куплета, три возраста женщины, 17 лет, 45 и 70, Шульженко в каждой микроновелле умудрилась найти точные возрастные и характерные черты своей героини. Вся гамма чувств проходит перед нами — молодость, первый порыв, плохо скрытая женская злость; старость, увядание и через всю жизнь — одно неиссякаемое вечное чудо: любовь. А финал, фраза «как голова кружится», произнесенная тихо, речитативом, чуть хрипловато, и это заставляет сердце сжиматься от тоски и грусти, от мысли, что не за горами — прощание с жизнью. Ничего подобного в песенной лирике советского и постсоветского периодов нет. Ни по драматургии, ни по исполнению. Шульженко всю свою долгую жизнь оставалась женщиной, Женщиной с большой буквы. Ее невероятная эмоциональность, влюбчивость, ее ранимость, обостренное чувство женского достоинства, независимость и в то же время преданность человеку, которого она любит, — все сошлось вместе, когда она исполняла «Три вальса». На своем юбилейном концерте она находилась в третьем возрасте своей героини, но как изящно, элегантно она представила ее в прошлом, как она взглянула на себя молодую, зрелую с высоты прожитых лет и чувств!