Клео. Как одна кошка спасла целую семью

Браун Хелен

Я нередко размышляла, хватит ли мне когда-нибудь сил последовать ее примеру.

13

Бутон раскрывается

Прикосновение лапки иногда помогает лучше аспирина.

На нас спускалась осень, и холмы над гаванью, покрытые цветущим дроком, горели золотом. Шерсть у Клео, по-прежнему черная, в ожидании первой зимы стала густой и блестящей. Наша кошечка больше не была похожа на кузину инопланетянина. Скульптурная мордочка приобретала аристократические очертания, как у ее матери.

Хвост превратился в весьма элегантный аксессуар. Похожий на змею и такой же гибкий, он, казалось, обладал личностью, почти

такой же яркой, как у самой Клео. Он выжидательно лежал сбоку во время ее утренних пробуждений и, подобравшись украдкой, обвивался вокруг нее, когда она засыпала. Когда бы Клео ни оглянулась, хвост всегда был здесь, змей-преследователь, он подстерегал ее на каждом шагу.

По большей части Клео относилась к своему хвосту как к товарищу по играм. Они могли провести полдня, гоняясь друг за другом, описывая бесконечные круги на полу в прихожей, пока не сваливались в изнеможении. Случалось, что хвост был не в настроении и тогда строил всяческие козни. Когда Клео дремала на наружном подоконнике, хвост мог свеситься и подергиваться, нарушая ее сон. Вот она приоткрывает один глаз, укоризненно глядит на вредный отросток. Подрагивая под ее взглядом, хвост явно напрашивается, чтобы его хорошенько поучили. Клео атакует и летит вниз с подоконника — зато ей удается вонзить в озорника все четырьмя комплекта когтей, да еще и зубы. Извиваясь и крутясь, змей храбро вступает в поединок, внезапно пронзая противницу острой болью. Клео и ее хвост напоминали чету супругов, которые непрерывно воюют, хотя потом сами не могут вспомнить поводов, успевая за день по несколько раз поссориться и помириться. Прошло немало времени, прежде чем эти двое пришли наконец к согласию.

Я боролась с искушением позвонить Рози и похвастаться ей, в какую красотку превращается наш «уродливый» котенок. Глядя на новую Клео, элегантную и изящную, я думала о двух вещах. Во-первых, опасалась, что кошка осознает, какой сногсшибательной красавицей становится, и возгордится (тщеславие может испортить жизнь куда больше, чем многие другие слабости, особенно тем, кто в прошлом страдал из-за невзрачной внешности). Во-вторых, надеялась, что теория собачников о том, что хозяева и их псы становятся похожими внешне, сработает и с кошкой. Ни тому, ни другому, по-видимому, не суждено было сбыться. Клео была игривой резвушкой, наслаждалась жизнью и явно не собиралась подражать кинозвездам. А я по-прежнему походила на перекормленного обжору ретривера.

В Робе Клео пробудила такую глубокую нежность и привязанность, о которых я прежде и не подозревала. Он всегда был в доме младшеньким, о нем заботились, за ним присматривали. Теперь, впервые, мальчик почувствовал ответственность за того, кто меньше и слабее его, и его природная заботливость проявилась в полной мере. Он кормил, причесывал, лелеял своего ненаглядного котенка (иногда Джейсон с энтузиазмом давал ему советы), а сам при этом становился сильнее, увереннее в себе. Я с восторженным трепетом наблюдала, как он находит свое место в школе, как бежит по зигзагу домой вместе с группкой новых друзей.

На нашу любовь Клео отвечала яростной взаимностью. Мы, ее благоприобретенные рабы, обязаны были посвящать и включать ее во все, чем занимались сами. Заслышав разговор в соседней комнате, кошка начинала царапаться в дверь, требуя, чтобы ее немедленно впустили. Иногда ей нравилось наблюдать за происходящим с выгодной позиции — освещенной солнцем спинки дивана. Однако по большей части она предпочитала втиснуться кому-то из нас на колени и лежать, аккуратно подобрав под себя лапы и одобрительно мурлыча.

Если кто-то решал почитать, особенно удобно расположившись на спине с книгой в руках, Клео понимала это как приглашение занять превосходную позицию между читателем и страницами. Абсолютно уверенная в том, что живая кошка неизмеримо интереснее любого печатного

слова, она искренне недоумевала, когда ее аккуратно приподнимали и меняли с книжкой местами. Почему люди, эти низшие существа, бывают такими грубыми? Оказавшись на новом месте, Клео начинала изучать обложку. Этот странный предмет могли поместить сюда только для одной цели — обеспечить ей приличествующий уход. Кошкам не требуются зубные щетки, поняла Клео, раз можно потереться зубами об угол книжной обложки.

Если мы куда-то уходили, она неизменно провожала нас, сидя на оконном карнизе. Глаза ее горели осуждением. Думаете, без нас она тосковала, не зная, как скоротать время? Если бы. Стоило только нам скрыться за поворотом дороги, Клео приступала к неотложным кошачьим делам. Растение в горшке таинственным образом заваливалось набок. На кухонной скамейке возникали выразительные кошачьи следы — мечта следопыта. На ковре появлялись трупики полусъеденных мясных мух. Явно в наше отсутствие кошка времени даром не теряла, в доме дым стоял коромыслом. Когда же мы возвращались, Клео как ни в чем не бывало ожидала нас на том же карнизе. Судя по всему, она обладала встроенным радаром, который каким-то образом подавал сигнал, точно сообщая, что мы уже здесь. Клео бросалась в прихожую, терлась о ноги, высоко подняв хвост в элегантном приветственном жесте. Первый, кто успевал взять ее на руки, получал награду — поцелуй ее влажного носа.

Если бы собаки обладали даром речи, Рата много о чем бы нам рассказала. Скорбно поглядывая на нитки, выдернутые из диванной обивки, она тяжко вздыхала, будто говоря: «Чего еще ждать от кошки?» Но стоило Клео ткнуться в собачий живот, чтобы получить от ретривера порцию слюнявых поцелуев, и вот все забыто, все грехи прощены. Мы обожали эту несносную кошку за все ее своенравие, за все проделки, иногда убийственные.

По мере того, как мы влюблялись в юную кошку, нам, кажется, становилось легче открыть сердца и забыть тех странных, чужих людей, в которых мы превратились после гибели Сэма. Мы повернулись друг к другу, понемногу к нам стало возвращаться ощущение семьи, в нашем браке снова появилась вселяющая надежду теплота. Однажды вечером, опустив баррикаду своей газеты, муж посмотрел мне прямо в глаза и произнес: «Ты сейчас выглядишь ужасно грустной… и прекрасной». Эти слова нас объединили, стали мостиком, перекинутым через разделяющую нас ледяную пропасть.

Я уж и забыла, какое у Стива потрясающее, необычное чувство юмора. А ведь в свое время именно оно и нас и сблизило. Оба мы были аутсайдерами, оба безнадежно не вписывались в школьные компании, оба обладали талантом чувствовать себя чужаками в любой группе. Вдвоем мы сумели создать новую вселенную, пытаясь убедить друг друга, что такое существование — пара неудачников в стороне от бурного жизненного потока — для нас удобнее всего, лучше не придумать.

Ранимые, уязвимые, будто устрицы, вытащенные из скорлупы, мы натянули зимние куртки и вдвоем отправились в кино, в первый раз с тех пор, как наша жизнь так чудовищно переменилась. Потрясающий Ричард Гир в «Офицере и джентльмене» отвлек меня настолько, что я с удивлением, которое сменилось чувством вины, поняла, что некоторое время не думала о Сэме. Когда пошли титры, в зале зажегся свет, а Джо Кокер запел песню-лейтмотив, реальность вновь обрушилась на меня.

Вскоре после этого Стив отправился к специалисту, чтобы разузнать, нельзя ли ему избавиться от последствий вазэктомии. Это означало бы сложнейшую микрохирургическую операцию, а шансы на успех, предупредили его, минимальны, не более десяти процентов. Тем не менее, принимая во внимание наши обстоятельства, хирург был полон желания помочь нам в этом деле. Хотя мы оба и понимали, что наш брак, как и дом, находится на шаткой линии разлома, обоим хотелось еще одного ребенка до безумия. Хирург назначил дату операции.