Клео. Как одна кошка спасла целую семью
Шрифт:
Мы не надеялись получить копию Сэма. Оба понимали, что такое невозможно. Но и в доме, и в сердцах ощущалась пустота. Я долго накрывала по вечерам стол на четверых, пока холодный удар гонга прямо в сердце не возвестил, что я до сих пор живу прошлым. Пришлось засунуть один набор вилок и ножей подальше в комод.
Я жаждала, чтобы тоска ослабела и я уплыла бы в тишину забвения. Если осенний лист мог стереть всю память о лете и улететь в никуда, бесстрашно и так грациозно, почему для меня это невозможно?
Живущая во мне материнская любовь с яростью львицы хваталась за любую мелочь, связанную с Сэмом, не желая отдать
Матери — настоящие адреналиновые наркоманы. Когда новорожденный человек покидает наше тело, мы испытываем мощнейший взрыв эмоций, равного которому не приходилось пережить ни Биллу Гейтсу, ни Пабло Пикассо. Многомиллиардный бизнес и высочайшее искусство меркнут рядом с этим чудом, рождением нового человеческого существа. Причина, по которой мало кто из женщин становится великим музыкантом, политиком или изобретателем, не столько в предрассудках (правда, и этого добра предостаточно) или в отсутствии возможностей (хотя признаемся, они действительно не льются через край). Сами посудите, ну зачем женщине писать симфонию, когда она может сотворить уникальную коллекцию клеток, которая в один прекрасный день спросит, нельзя ли одолжить ее машину?
Истоки нашей страсти к детям где-то далеко, в древних джунглях. Готов ли Билл Гейтс отдать жизнь за «Майкрософт»? Пошел бы Пикассо на преступление ради одной из своих картин?
Матери обладают властью, которая сильнее политики, искусства и денег. Мы — те, кто дает жизнь, мы кормим и растим детей. Без нас человечество зачахло бы, высохло, как медуза на камне. Мы не часто говорим о своей власти, но осознаем ее и постоянно используем.
Мы применяем свою древнюю, изначальную материнскую власть, чтобы заставить своих детишек есть зеленые овощи, ходить на горшок и каждый год вырастать на несколько сантиметров. Когда мы орем «А ну вернись сейчас же!» на весь супермаркет или детскую площадку, они застывают, поворачиваются и повинуются — ну, по крайней мере, довольно часто. Это магия. Она действует. Потому что мы так говорим.
Я дала Сэму жизнь, когда несколько лет назад он отделился от моего тела. Неужели моей материнской силы не хватило бы, чтобы снова вернуть его к жизни?
«А ну вернись сейчас же!» — орала я на всю Вселенную. Молчание в ответ было чернее полуночи. Я надеялась, что увижу призрачный силуэт в изножье кровати. Но Сэм ускользнул, улетел дальше звезд, в космическую пустоту, в никуда.
Я ужасно боялась встреч с бывшими одноклассниками Сэма. При виде их невинных лиц во мне до сих пор вспыхивала беспричинная ненависть, а потом мучительный стыд за такую реакцию. Ярость поднималась во мне при виде синих «фордов-эскорт». Тогда до меня еще не дошло, что тот день 21 января разрушил не только наши жизни, но и жизнь той женщины. Я часто задавалась вопросом: как развивались события на шоссе? Когда Сэм упал, Роб бросился по зигзагу на поиски Стива. Вышла ли она из своей машины, склонилась ли над умирающим ребенком?
Но, как бы то ни
Листья березки в нашем саду превратились в роскошный занавес из золотых медальонов, поблескивающих на серебристых ветках. Запоздалая летняя роза распустила свои лепестки, не задумываясь о том, сколько ей отпущено.
Шквал, налетевший с Антарктики, расплющил гавань в стальной лист, разбросал по небу птиц. Неудивительно, что птицы с такой радостью приветствовали тихую, прозрачную зарю. Они не желали вспоминать о вчерашнем шторме. Не слышалось в их голосах и тревоги из-за скорого наступления зимы. Просто они, как чуду, радовались этому мигу, этому прекрасному осеннему утру. Мне многому предстояло у них поучиться.
Пожалуй, именно теперь, когда я знала, как до обидного коротка жизнь всякого живого существа, красота этого утра казалась мне особенно яркой и пронзительной. Возможно, исцеления нужно искать не в книгах, не в слезах или религии, а в восхищении простыми вещами — цветком, ароматом влажной травы. Любовь к котенку помогла мне снова принять мир.
14
Наблюдательница
Мудрая кошка не полагается на эмоции и наблюдает, не вынося суждений.
Первая наша зима после утраты Сэма выдалась на редкость суровой. Снег покрыл холмы до самой гавани. Громады сине-фиолетовых, как гигантские кровоподтеки, туч с Антарктики вваливались прямо к нам в окна. Косые дожди наотмашь били по стеклам. Ветер срывал с нас куртки, пока мы пробегали по зигзагу, который превратился в настоящий водопад.
Мало-помалу я привыкла ездить под пешеходным мостом. В первый раз я затаила дыхание и, пока машина громыхала вниз по склону, не отрывала взгляда от треугольника лежащей в отдалении гавани. В следующий раз, медленно поднимаясь вверх, я позволила глазам скользнуть по автобусной остановке и бордюру тротуара, с которого сбежал тогда Сэм.
Весна явилась неохотно, незаметно, с кисточками желтых цветов. Оживляя в памяти последние шаги Сэма, я заставила себя пройти вниз по зигзагу, до обветшалых деревянных досок пешеходного моста. Задержавшись на середине, я посмотрела вниз, на дорогу.
Ничем не примечательная полоса асфальта. Ни пятен на ней, ни выбоин, никаких отклонений. Ничто не напоминает, что здесь лишился жизни мальчик. Я уповала на то, что перед смертью ему не было страшно и одиноко.
На улицах я больше не высматривала крупных тридцати-с-чем-то-летних женщин в очках или без оных, с волосами мышиного цвета. «Форд-эскорт», припаркованный у обочины, теперь не вызывал желания подбежать и удостовериться, не разбита ли фара. К тому же, в любом случае, поломку давно уже исправили, много месяцев назад. Теперь он колесит по холмам как ни в чем не бывало, делая вид, что никогда никого не убивал.