Клеопатра. Любовь на крови
Шрифт:
Плутарх сообщал: "Новые и самые радужные надежды открывались Антонию. Если в прошлый раз, чтобы одолеть парфян, ему недостало, по-видимому, лишь одного — многочисленной конницы, вооруженной луками и стрелами, то теперь она была в его распоряжении, и вдобавок без всяких просьб с его стороны, напротив, он еще оказывал услугу другому…"
Что заставило Антония отказаться от такого ясного шанса на полное примирение с Октавианом? "В глазах Антония Октавия является символом его вынужденного компромисса с Октавианом, — анализирует психологический расклад непростого противостояния Декс, — она толкает его к необходимости поминутно следить за каждым своим шагом, считаться со всеми римскими делами и интригами, она как бы обязывает его учитывать живучие антимонархические тенденции Рима. Зато Клеопатра — это независимость,
Периодом спокойствия Антоний и Клеопатра воспользовались для организации ряда торжеств, призванных укрепить внешнее впечатление незыблемости их власти. И важнейшим из них стала коронация детей Клеопатры. Присутствовать при ней в александрийском гимнасии была приглашена и вся местная знать, и народ. На обширной площадке, декорированной со всей возможной роскошью, на двух золотых тронах восседали Антоний и Клеопатра. Рядом с ними, на четырех тронах поменьше, разместились все дети — Цезарион, Александр Гелиос, Клеопатра Селена и малыш Птолемей.
Плутарх подробно описал эту церемонию: "Еще одну волну ненависти Антоний вызвал разделом земель между своими детьми, устроенным в Александрии и полным показного блеска, гордыни и вражды ко всему римскому. Наполнивши толпою гимнасий и водрузив на серебряном возвышении два золотых трона, для себя и для Клеопатры, и другие, попроще и пониже, для сыновей, он прежде всего объявил Клеопатру царицею Египта, Кипра, Африки и Келесирии при соправительстве Цезариона, считавшегося сыном старшего Цезаря, который, как говорили, оставил Клеопатру беременной; затем сыновей, которых Клеопатра родила от него, он провозгласил царями царей и Александру назначил Армению, Мидию и Парфию (как только эта страна будет завоевана), а Птолемею — Финикию, Сирию и Киликию. Александра Антоний вывел в полном мидийском уборе, с тиарою и прямою китарой, Птолемея — в сапогах, македонском плаще и украшенной диадемою кавсии. Это был наряд преемников Александра, а тот, первый, — царей Мидии и Армении. Мальчики приветствовали родителей, и одного окружили телохранители-армяне, другого — македоняне. Клеопатра в тот день, как всегда, когда появлялась на людях, была в священном одеянии Исиды; она и звала себя новою Исидой".
Антоний произнес торжественную речь — по-гречески! — в которой объявил, что Клеопатра, супруга божественного Юлия Цезаря и его законная вдова, царица Египта, Ливии, Сирии и Кипра, будет носить отныне титул царицы царей. Законный сын Цезаря и Клеопатры Цезарь Птолемей, он же Цезарион, будет, согласно египетскому обычаю, царствовать совместно с матерью и носить титул царя царей. Александру Гелиосу предстоит быть царем Мидии, Армении и Парфии. Клеопатра Селена получит в свой удел Киренаику, а младший Птолемей станет царем Киликии. Клеопатра, выслушав речь, удалилась, чтобы вскоре появиться вновь уже в самых торжественных церемониальных одеяниях богини Исиды. Современники, оставившие воспоминания об этой великолепной коронации, не заостряют внимания на возрасте Цезариона, которому могло быть и тринадцать лет, если он родился вскоре после отъезда Цезаря из Александрии, и на три года меньше, если старший сын Клеопатры увидел свет уже после смерти отца. Но тот факт, что вскоре Клеопатра уже начнет поручать Цезариону самостоятельно вершение некоторых дел правления, заставляет предположить, что первый вариант все же чуть ближе к реальности. Александру и Клеопатре исполнилось шесть лет, это достоверно известно, равно как и то, что маленькому Птолемею было два года. Дети успешно сыграли свои роли в церемонии, которая прошла с безупречным великолепием.
Но это был уже вызов. Публично объявить Птолемея Цезаря, Цезариона, законным сыном "божественного Юлия" означало явное и недвусмысленное противопоставление его тому, кто был приемным сыном Цезаря и официальным его наследником, то есть Октавиану.
Пока что тот лишь призывает Марка Антония вспомнить о главенстве интересов Рима, о традиционно строгой морали (до "развратного Рима" времен императоров было еще далеко!). Антоний в ответ пишет простым солдатским слогом обличительные письма, в которых напоминает Октавиану, что он и сам не без греха. В сильно смягченном переводе это выглядит так: "Отчего ж это ты, Октавиан, изменил ко мне свое отношение? Оттого, что я сплю с царицей? Но она моя законная жена, к тому же не со вчерашнего дня. И это продолжается девять лет, не так ли? Но за эти девять лет ты преуспел не с одной только Ливией, правда? Что ж, на здоровье. Может, сейчас, читая эти строки, ты милуешься с Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или с Сальвией Титизенией, а может, с кем-то еще? Какое мне, в конце концов, дело, на кого капают твои слюни?"
Самое смешное, что по факту личная жизнь Октавиана была далеко не безупречной — он женился, разводился, заводил любовниц так беспорядочно, руководствуясь то своим капризом, то сиюминутной политической выгодой, что упрекать Марка Антония он в общем-то не имел никакого морального права. Но при этом Октавиан сохранял внешнюю бесстрастность, демонстрируя презрение к роскоши. И презрение к нежным чувствам тоже. А именно этого требовал от истинного римлянина тогдашний кодекс поведения.
Римский гражданин был волен устраивать свою интимную жизнь, как ему заблагорассудится, однако на людях ему надлежало оставаться хладнокровным и бесстрастным. Помпей сделался всеобщим посмешищем из-за "нелепой прихоти" искренне любить законную супругу и не скрывать этого. Во втором веке одного сенатора изгнали из собрания за то, что он поцеловал собственную жену на глазах у публики. Самого Антония упрекали не только за нынешнюю страсть к Клеопатре, но и еще раньше за то, что он пару раз прилюдно обнял Октавию…
Поэтому Октавиану не составляло труда постепенной пропагандой полностью уничтожить репутацию Антония в глазах римлян. И вот уже римские ораторы дружно кричат о безумной, всепоглощающей страсти к египтянке, охватившей Антония во время его пребывания в Афинах. Какой стыд — римлянин не мог думать ни о чем, кроме своей возлюбленной. "Не раз, разбирая тяжбы царей и тетрархов, он получал от Клеопатры любовные послания на стеклянных или ониксовых табличках и тут же принимался их читать", — негодующе повествует Плутарх. О том, что Цезарь тоже получал подобные письма и читал их, не отрываясь от государственных дел на заседаниях сената, ни современники, ни римские историки старались не упоминать. Зато с подчеркнутым отвращением описывали скандальные происшествия из жизни автократора и царицы. Однажды Клеопатра без предупреждения явилась к Антонию в тот момент, когда он вершил суд. Именно в ту минуту начал свое выступление знаменитый римский оратор. Увидев паланкин царицы, Антоний оборвал его, остановил заседание, бросился к Клеопатре и почтительно проводил ее на место.
А чего стоил ханжеский ужас при описании того, как Антоний встает из-за пиршественного стола, чтобы сделать Клеопатре обещанный массаж ступней… Или то, что он прислуживал своей возлюбленной царице вместе с рабами, например носил по улицам ее паланкин. И ведь Клеопатра по римским канонам даже красавицей не была… "В распоряжении Октавиана были настоящие золотые жилы; один только восточный уклад — нечестивый, избыточный, иррациональный — давал богатейший материал для спекуляций, — пишет Стейси Шифф. — Подобно своей царице, Египет был коварен и сладострастен; современный стереотип, согласно которому Восток означает секс, был актуален уже тогда. Африка давно сделалась синонимом безнравственности".
Вдобавок Октавиан постоянно пугал сограждан рассказами о том, как Антоний выступает в роли жадного до власти деспота: " В руках у него был золотой скипетр, на бедре ятаган; пурпурная туника сверкала драгоценными камнями; не хватало только короны, чтобы превратить его в царя подле царицы". Римляне времен конца республики были в чем-то очень простодушны — они впадали в шок при одном намеке на короны, золотые скипетры и прочие знаки царского достоинства, одновременно вполне смирившись с реальными приметами жесткой власти.
И вот наконец, более чем основательно подготовив общественное мнение, Октавиан объявил войну. Нет, не Марку Антонию — Клеопатре. Антония в координатах этого противостояния будто бы и не было.
Процесс объявления войны в тогдашнем Риме был весьма строго регламентирован. Сначала сенат формулировал претензии к противоположной стороне и выжидал месяц. Если противник не выполнял предъявленных к нему требований, сенаторы собирались вновь, чтобы принять решение о начале военных действий. Спустя три дня на вражескую территорию отправляли гонца.