Клеопатра
Шрифт:
Цицерон предлагал объявить Марка Антония этим самым «врагом государства»! То есть официально объявить. Оба противника попрекали друг друга безнравственностью. Цицерон поминал куртизанку Кифериду, которую Марк Антоний открыто таскал с собой по Риму. Марк Антоний, в свою очередь, уверял, что Цицерон выгнал свою жену Теренцию, женился на девчонке, чтобы развязаться с долгами, и вообще — трус и бездельник! Марк спрашивал её мнение о своих речах. Маргарита отвечала, что ей трудно понять римские внутренние проблемы, но...
— ...как стилист он лучше тебя. Кроме того, он нападает, а ты оправдываешься!..
Она отчего-то знала, что может сказать ему свою правду о его текстах. И его реакция была трогательна: он восхитился
— ...не тревожься, им не до тебя!..
Она рассмеялась, почти невольно...
Но потом она уже не могла смеяться, потому что он сказал ей о необходимости выступить против Брута и Кассия...
— ...ты понимаешь, я, Лепид, Октавиан...
— Этот мальчишка, как ты его позавчера называл!..
— Нет, ты не иронизируй! Мы трое можем договориться! Сейчас главный враг — Цицерон с его прожектами восстановления республики...
— Одно из двух, — сказала она, — или помоги мне уехать, или не уезжай из Рима!..
Он путано уговаривал её, наконец согласился остаться. Он сбивчиво уверял её, что без неё не сможет жить!..
Прошло ещё несколько дней. Он приехал радостный.
— ...Вот видишь, я был прав! Новый триумвират создан. Проскрипции объявлены. Цицерон и его сторонники — первые в списке...
— В списке на то, чтобы их убить? — спросила она, чувствуя себя тупой.
Он замахал на неё руками:
— Не тревожься! Зачем убивать? Ты помни: я всегда был против убийств! Я тогда, в Александрии, говорил, что не надо казней!..
Она не стала спрашивать его, как же он будет бороться с оппозицией, если без казней! Ну не ссылать же! Из ссылки ведь всегда возможно вернуться! И почему он думает, что она такая ранимая, хрупкая, не выносящая даже и мысли об убийстве?! И не надо было ему вспоминать о Веронике и Деметрии, ведь он о них вспомнил! Надо ему сказать, чтобы он о них не говорил!..
Хармиана всё посматривала на неё значительно, таращила глаза. Потом уже и поговаривать стала. В отличие от Антония, она не полагала Маргариту далёкой от брутальной политики. И нечего таращиться! Я знаю, о чём речь! Я знаю, что да, это нужно сделать! Это нужно было сделать после смерти Цезаря! То есть нужно было убить брата! Не было никаких вариантов, нужно было убить его. Нужно убить его! И никому это деяние не поручишь, ни на кого не свалишь! Три человека должны это сделать: она сама, то есть я, а ещё Хармиана, а ещё — Ирас!
— ...все за тебя, — сказала Хармиана, — а самое важное: римлянин за тебя!..
Пришлось резко объяснять, что Антоний совсем не должен!.. то есть он совсем другое обо мне думает!..
Маргарита и теперь плохо знала своего брата, который считался её мужем. Ему не минуло ещё четырнадцати. А она вдруг сделалась чувствительной и просила Хармиану, чтобы та ничего не говорила о Птолемее Филадельфе! Нельзя было, чтобы он из абстракции, которую необходимо уничтожить, превратился в сознании своей жены-сестры в конкретного человека, имеющего свой нрав, свои привычки!.. Теперь она стала другая. Теперь она и думать не хотела, и вспоминать не могла о тех чёрных рабах! Этого как будто не было!.. Но она не хотела рассуждать, раскладывать, решать, а нельзя ли оставить его в живых!..
— ...сделайте это без меня, — говорила она Хармиане. — Ты и Ирас!..
Хармиана сердито и буднично возражала, что Ирас в этом деле совсем лишняя!
— ...а я уже не такая молодая, как ты думаешь! И силы у меня уже не те! А этой философке я не верю! И никогда не верила! Почему она торчит у ворот и болтает с этими римскими мужланами?!..
— Что ты! — Маргарита удивилась. — Зачем Ирас мужчины? Придумай что-нибудь повеселее!..
— Что придумывать?!.. Она им, видите ли, друг большой, девочка-брат!..
— Она побег, что ли, хочет устроить?
— Она нас до беды доведёт!
— Хорошо, я буду говорить с ней...
— Только не о нашем деле!
— Уходи! И делай что хочешь и как хочешь! Я пальцем не шевельну! Мне всё равно!..
Говорить с Ирас не стала.
Что-то могло произойти каждый день! Она знала, что Хармиана всё сделает как надо. И Антоний не узнает... Отчего так? Оттого что этот человек с его сбивчивой речью полагает меня хрупкой... Тело обнаружил раб Аммония. Царице доложили. Она заплакала, но совершенно искренне, хотя не знала, кого оплакивала. Она знала, что ни за что не взглянет на убитого! Но ей всё же хотелось знать... Ирас хмурила брови и не смотрела ей в лицо... Мальчик был убит достаточно зверски. Земля вокруг мёртвого тела оказалась истоптана, сломаны два куста, сильно смята трава. Это был очень дальний угол сада. Возможно было понять, что убил юного царя взрослый человек. Это были большие следы. Наверное, мужские. Но все в окружении Клеопатры знали, что у Хармианы большие ступни!.. Убивал обутый человек. Более того, обутый в крепкую обувь с подошвами, подбитыми гвоздями. Разве у Хармианы была такая обувь? Если и была, то Хармиана никогда эту обувь не надевала! И куда она потом бросила эту обувь? К примеру, в один из прудов... Клеопатра вызвала к себе Созигена и спросила, какою он видит картину убийства. О чём он думал на самом деле, он никогда бы не сказал! Но царице он сказал, что некий взрослый привёл мальчика в сад, то есть они пришли вместе. Смертельный удар нанесён был в спину, длинным кинжалом. Но прежде чем этот удар был нанесён, молодой царь сопротивлялся и убийца ударял его, упавшего, пинал обутыми ногами... Маргарита не спросила Хармиану, каким образом той удалось совершить убийство и при этом убиваемый мальчик не сумел даже оцарапать её! Никогда не спрашивала! Встал вопрос о погребении. Где было сыскать в Риме бальзамировщиков! Конечно, возможно было похоронить Птолемея Филадельфа только по римскому обряду похорон. Дали знать стражникам. Спешно приехал Антоний. Обмытое тело выставили в атриуме, такое одетое в нарядное платье. Антоний после погребального костра приказал поместить урну с прахом в колумбарий семейства Антониев. Созиген снова беседовал с царицей наедине. Был откровенен; сказал, что в городе неожиданная смерть Птолемея уже вызвала некоторое волнение.
— ...должен существовать виновный!
Она догадывалась, что он задумал, но молчала, и не намеревалась говорить! И он сказал, что виновный найден, тот самый раб, принадлежащий Аммонию и пытавшийся склонить молодого царя к мужеложеству! Антоний принял эту версию. Клеопатра видела, что ему всё равно! Убийство египетского царя оказывалось совершенно внутренним делом Египта, представленного Клеопатрой и её спутниками. И это было даже и смешно, то есть то, что из всей этой истории, истории смерти, между прочим, и вот она вышла даже и довольная собой! Потому что она сказала Созигену и Аммонию, она сказала:
— Отпустите его. Если сможет, пусть бежит.
Об этом рабе она сказала. Она знала, что ему удастся бежать из этого дома, из этих садов. Она не видела для себя возможности бегства. Но этот человек наверняка мог бежать. Он и бежал!..
А потом прошло ещё какое-то время. Ирас ей всё рассказала. Потому что Ирас всё узнала от воротных воинов. Они вовсе не думали выпускать её, но всё же она ухитрилась сделаться для них отчасти своей — девочка-брат! Они ей рассказали, что в городе идут убийства тех, кого внесли в проскрипционные списки. А Цицерон уехал в Кайету, в своё имение. И туда за ним приехали центурион Геренний и военный трибун Попиллий. И они убили его, просто зарезали старика, горло ему перерезали! И это ещё не всё! Фульвия сама отрезала ему, мёртвому, голову и руки, и разодрала ногтями рот, вытащила язык, и проткнула язык мёртвого Цицерона иглой своей заколки для волос!