Клеопатра
Шрифт:
Сосиген показал свои выкладки. Все было очень разумно: год по 365 дней и раз в четыре года для устранения несовпадения добавлять всего один день – високос. Но чтобы немедленно прийти к нормальному положению дел, действительно требовалось удлинить нынешний год до 445 дней! Сколько ни пытались придумать чтото другое, не выходило. Последовательно прибавлять дни, снова и снова пересчитывать…
Цезарь положил руку на расчеты Сосигена:
– Ты прав, нужно прибавить единожды сразу и не растягивать реформу на долгие годы! Продлю год до 445 дней и с календ января начну новый, уже
Он оглянулся на Клеопатру и замер – та стояла, улыбаясь во весь рот. Наконецто египетской царице выпало хоть чтото сделать для Рима! Жестом отпустив Сосигена (астроном удалился быстро и тихо, видно, у Клеопатры все приучены исчезать бесшумно и не мешать царице), Цезарь заключил любовницу в объятия:
– Ну, теперь ты довольна?
Та привычно фыркнула:
– Ты делал это для меня или для Рима?!
– Для тебя.
На мгновение на лице все же мелькнуло выражение изумленной растерянности.
– Но и для Рима, конечно.
Снова фыркнула:
– Ты все делаешь для Рима!
– А ты для кого или чего?
– Для себя! И для тебя!
– Первое куда честнее.
– Неправда. Для тебя я готова на многое.
– Но не на все.
Чуть задумалась, кивнула:
– Не на все. Глупо было бы для тебя лишать себя жизни или делать чтото плохое Цезариону. Но если ты не будешь требовать такого, то я готова на все.
Цезарь был протрясен откровенностью любовницы. Кто еще мог вот так честно признаться одновременно и в любви, и в эгоизме? В который раз он подумал, что египетская царица куда лучше любой из римских матрон, даже Кальпурнии! Та готова отдать за Цезаря свою жизнь, но чтобы она это сделала, нужно подсказать. А эта не станет жертвовать своей, лучше оградит самого любовника от гибели.
Знать бы Цезарю, что совсем скоро Клеопатра будет пытаться это сделать, но он не послушает!
– Посмотрим… Мне пора в Испанию, Клеопатра. Ты готова потерпеть, пока я не уничтожу Гнея Помпеямладшего?
– Я с тобой!
– Зачем? – изумился Цезарь. – Я пойду воевать. Или жалеешь Гнея Помпея?
И снова получил удар по груди: когда Клеопатра злилась, она всегда колотила по его телу своими кулачками.
– Как ты можешь! Мне просто будет скучно одной в Риме!
– Ты не одна, у тебя муж, сын…
– Несносный!
Он закрыл ее рот долгим поцелуем, иного способа заставить замолчать не было. А руки уже освобождали ее от одежды. Клеопатра не отставала, его набедренная повязка полетела на пол чуть раньше, чем ее. Пришлось прервать поцелуй, чтобы помочь стащить через голову тунику. Но как бы ни было велико желание, он всегда на миг останавливался полюбоваться ее стройной фигурой, крепкой точеной грудью, тонкой талией, красивыми коленками. Руки Цезаря обязательно пробегали по телу любовницы, лаская. Эта затяжка действовала на обоих возбуждающе.
Хармиона, прислушавшись к стонам восторга из спальни хозяйки, улыбнулась. Как бы ни был стар и развратен этот правитель Рима, ее девочке с ним хорошо, а это главное! Беспокоила только мысль: как долго это счастье продлится и что будет потом? Не может же правительница Египта вечно жить в Риме? Так недолго и свой собственный
Рим провожал Цезаря в Испанию, и это не были легкие проводы. На сей раз легионы совершенно явно уходили сражаться против своих же, потому что Цезарь задумал добить срочно собиравших новое войско сыновей Помпея. Именно поэтому диктатор не мог потребовать от сената большой армии, решил использовать свои потрепанные предыдущими сражениями легионы, обещав легионерам щедрую награду по возвращении. Знать бы только, кто вернется, ведь в распоряжении Цезаря оказалось только восемь неполных легионов против тринадцати и множества вспомогательных войск, собранных Гнеем и Секстом Помпеями.
Занятый сборами и делами, Цезарь не смог даже забежать к Клеопатре, чтобы проститься, только прислал ей с дороги письмо, всячески преуменьшая опасность и отшучиваясь, что приходится «разгонять мошку в Испании вместо того, чтобы делать это для любовницы». Клеопатра быстро навела справки и прекрасно понимала опасность нового похода, но в ответ тоже отшучивалась, что не стоит слишком усердствовать и сильно хлопать себя по телу, чтобы не наставить синяков.
Однако у нее хватило ума писать и другие письма – деловые, рассказывающие о происходящем в Риме.
Наступила зима с ее холодами и затяжными дождями… Цезаря не было в Риме, он в Испании, и Клеопатра откровенно скучала. Она все чаще вспоминала Александрию, перед глазами будто наяву вставали белоснежные стены Фаросского маяка, широкие аллеи, роскошные храмы, бесконечные сады, ни с чем не сравнимый запах папирусных свитков в библиотеке, даже не в меру шумная и обволакивающая самыми необычными, не всегда приятными запахами рыночная площадь в порту… все казалось таким родным и желанным. И куда величавей этого Города, мнящего себя самым Великим. Рим может любить родившийся в нем Цезарь, Клеопатре куда милей строгая простота и одновременно роскошь прямых широких улиц Александрии, чем сутолока в тесных узких римских переулках.
«Они просто не бывали в Александрии!» – злорадно подумала царица. Кто были эти «они», Клеопатра не знала и сама.
Вечерняя прохлада уже заставила всех прогуливающихся в садах отправиться восвояси, эта сторона Тибра опустела, чтобы снова заполниться праздношатающимися, которым не хватило места на римских улицах или не нашлось дела на форуме. Клеопатра никогда не видела столько бездельников сразу! Они были всюду – на форуме, у Капитолия, у многочисленных храмов, на рынке, в переулках, в садах, на Аппиевой дороге, если позволяла погода. Однажды на вопрос царицы, чем занимаются весь день эти люди, Цезарь со смехом ответил, что наносят визиты.
– Все?!
– Почти все, есть такие, кого нигде не ждут, но они все равно наносят.
– Кто в Риме трудится?
Диктатор на миг задумался, потом пожал плечами:
– Рабы.
Клеопатра размышляла несколько дней, потом пристала с расспросами и рассуждениями снова.
– Цезарь, человек должен чемто быть занят. У женщин есть домашнее хозяйство, у торговцев лавки, у ремесленников свои мастерские, но это плебс. Что делают патриции?
– А что делают патриции в Александрии?