Клеопатра
Шрифт:
— Благороднейший Антоний, — сказала Хармиона, подходя к нему, — открой свое лицо и выслушай меня, я принесла тебе известия!
Он поднял голову. Его лицо измождено было печалью, спутанные волосы, поседевшие с годами, висели над впалыми глазами, на подбородке белелась небритая борода. Платье было грязно; он представлял из себя жалкую фигуру, казался несчастнее каждого бедняка-нищего, стоящего у ворот храма! Вот до чего довела любовь Клеопатры победоносного, великого Антония, когда-то владыку полумира!
— Что тебе нужно, госпожа, — произнес он, — от того, кто погибает здесь один? Кто пришел с тобой полюбоваться павшим и покинутым Антонием?
— Это —
— Разве врач может исцелить такую скорбь, как моя? Разве его лекарства вернут мне мои галеры, мою честь, мой покой? Нет! Ступай, врач! А у тебя какие же известия? Говори скорей! Может быть, Канидий разбил цезаря? О, скажи мне это и получишь целую провинцию в награду! А если Октавий умер, то 12000 сестерций, что бы пополнить сокровищницу. Говори! Нет, не надо! Не говори! Я боюсь слов на твоих устах, а никогда прежде не боялся ничего на земле! Быть может, колесо фортуны повернулось и Канидий разбит? Так? Не надо больше!
— О благородный Антоний! — сказала Хармиона. — Укрепи свое сердце, чтобы услышать то, что я должна сказать тебе! Канидий — в Александрии. Он бежал быстро, и вот его известия! Целых семь дней ожидали легионы прибытия Антония, чтобы он вел их к победе, как бывало, и отталкивали все предложения и посулы цезаря. Но Антоний не приходил. До них дошел слух, что Антоний бежал в Тенару, вслед за Клеопатрой. Человека, который принес это известие в лагерь, легионеры осыпали ругательствами и убили. Но слух разрастался, и наконец они не могли сомневаться! Тогда, о Антоний, все твои военачальники, один за другим, перешли к цезарю, а за ними последовало войско. Но это еще не все. Твои союзники: Бокх из Африки, Таркондимод из Киликии, Митридат из Коммагена и все другие, все до одного, бежали или приказали своим полководцам бежать обратно, откуда пришли. Их послы уже вымаливают милость у холодного цезаря!
— Скоро ли смолкнет твое зловещее карканье, ты, ворона в павлиньих перьях? — спросил пораженный человек, Поднимая свое страшное лицо. — Говори еще! Скажи, что египтянка умерла во всей своей красоте, скажи, что Октавий подходит к Канопским воротам, что вместе с мертвым Цицероном все духи ада радуются и кричат о Позоре и падении Антония! Да, собери же все горести и несчастия на того, кто был некогда великим, излей их на седую голову того, кого ты в своей вежливости изволишь называть "благородным Антонием"!
— Нет, господин мой, я все сказала, это кончено!
— Да, да, и я все сказал, все кончил! Все это кончено совсем, и этим я завершу конец всего!
Он схватил с ложа меч и убил бы себя, если бы я не бросился к нему и не удержал его руки. Не в моих целях была его внезапная смерть. Если бы он умер теперь, Клеопатра заключила бы мир с цезарем, который желал более смерти Антония, чем гибели Египта.
— Не безумец ли ты, Антоний, или в самом деле трус? — вскричала Хармиона. — Ты хотел избежать горя и оставить твою Клеопатру лицом к лицу со всеми не счастьями?!
— Отчего нет, женщина? Отчего нет? Она недолго останется одна. Цезарь будет ее спутником. Октавий любит прекрасных женщин, хотя холоден сердцем, а Клеопатра чудно хороша! Иди сюда, Олимп! Ты удержал мою руку от смертоносного удара, пусть твоя мудрость даст мне совет! Неужели я должен покориться цезарю? Я — триумвир, дважды консул, когда-то повелитель всего Востока — должен покорно следовать за триумфальной колесницей цезаря по римским улицам, по которым сам проходил победителем!
— Нет,
— Напиток, говоришь ты! — вскричал он. — Вернее, это яд, а ты убийца, подосланный фальшивой египтянкой, которая рада теперь освободиться от меня, когда я не могу более служить ей! Голова Антония — это залог мира, который она пошлет цезарю! Она, благодаря которой я все, все потерял! Дай мне лекарство, и, клянусь Баху сом, я выпью его, хотя бы это был эликсир смерти!
— Нет, благородный Антоний, это не яд, и я — не убийца! Смотри, я сам испробую его! — Я выпил глоток напитка, обладавшего силой зажигать кровь человека.
— Дай его мне, врач! Отчаявшиеся люди — храбрые люди! Так! Но что это? Что такое? Ты дал мне волшебный напиток! Все мои печали улетели прочь, как грозовые облака под порывом южного ветра, и надежда пустила свежий росток в пустыне моего сердца! Я — снова Антоний! Я вижу копья моих легионов, сверкающие в лучах солнца, слышу громовые крики и приветствия Антонию, в своем блеске военной доблести скачущему вдоль рядов войска! У меня еще есть надежда! Я могу еще надеяться увидеть чело холодного цезаря, цезаря, который непогрешим во всем, кроме политики, — лишенное своих победных лавров и покрытое пылью стыда и позора!
— Да, — вскричала Хармиона, — надежда есть, если ты будешь мужем! О господин мой! Вернись с нами! Вернись в нежные объятия Клеопатры! Каждую ночь она лежит без сна на своем золотом ложе и во мраке ночи стонет и зовет Антония, который, отдавшись своей печали, забывает свой долг и свою любовь!
— Иду, иду! Стыд и позор, что я осмелился усомниться в ней. Раб, неси воды и пурпуровую одежду! Клеопатра не увидит меня таким. Сейчас иду!
Таким способам нам удалось привлечь снова Антония к Клеопатре, чтобы вернее упрочить гибель обоих. Мы сопровождали его по алебастровому залу до комнаты Клеопатры, где лежала она, разметав около лица свои роскошные волосы и плача. Горькие слезы текли из ее глубоких глаз.
— О египтянка, — вскричал Антоний, — смотри, я снова у твоих ног!
Она соскочила с ложа.
— Ты ли это, любовь моя? — пробормотала она. — Теперь снова все пойдет хорошо! Иди ко мне ближе и в моих объятиях забудь твои печали и обрати мое горе в радость! О Антоний, пока у нас есть любовь наша, у нас есть все! — Она упала к нему на грудь и начала безумно целовать его.
В тот же самый день Хармиона пришла ко мне и приказала приготовить самый страшный и сильный яд. Сначала я не хотел приготовлять его, боясь, что Клеопатра хочет отравить Антония раньше времени. Но Хармиона убедила меня, что это неверно, сообщив, для чего был нужен яд. Тогда я призвал Атую, искусную в собирании всяких трав, и после полудня мы все время работали над страшным делом. Когда все было готово, снова пришла Хармиона и принесла венок из свежих роз, который велела мне обмакнуть в яд, что я и сделал.