Клеопатра
Шрифт:
Мы долго смотрели на нее и на мертвую Иру у ее ног.
— Кончено! — произнесла Хармиона. — Мы отомщены! Теперь, Гармахис, последуешь ли ты по этому пути? — Она кивнула головой на фиал.
— Нет, Хармиона! Я должен идти на более тяжелую смерть. Тяжело мое земное покаяние!
— Пусть так, Гармахис! Но я также ухожу, умчусь на быстрых крыльях. Моя игра сыграна. Я кончила свое покаяние. О, как горька моя судьба: я приносила несчастие всем, кого любила, и умру, никем не любимая! Я очистилась перед тобой, перед гневными богами и теперь пойду искать пути, чтобы очиститься
Она подошла ко мне с протянутыми руками, с горько дрожащими губами, смотря мне в лицо.
— Хармиона, — ответил я, — мы свободны делать добро или зло, но, мне кажется, над нами тяготеет высший рок, подобно ветру дующий с чужого берега, направляя челноки наших намерений к гибели. Я прощаю тебе, Хармиона, верю, что ты простишь меня, и этим по целуем, первым и последним, запечатлеваю наш вечный мир!
Я тихо коснулся губами ее лба.
Она ничего не сказала, только стояла несколько минут, смотря на меня печальными глазами, затем подняла кубок с ядом.
— Царственный Гармахис, этот смертоносный кубок я поднимаю за тебя! Лучше бы было, если бы я выпила его прежде, чем увидела твое лицо! Фараон, ты, раскаявшись в своих грехах, будешь царить в том безгрешном мире, куда я не смею вступить, будешь держать более царственный скипетр, чем тот, который я отняла у тебя, прощай, прощай навсегда!
Она выпила яд, бросила кубок, с минуту стояла с блуждающим взором, как бы ожидая смерти, потом упала на пол и умерла. Хармионы, египтянки, не было в живых, и я остался один с мертвецами. Я подкрался к Клеопатре и теперь, когда никто не мог увидеть меня, сел на ложе, положил ее прекрасную голову к себе на колени и долго смотрел на нее. Так, держа ее голову, сидел я когда-то ночью под сенью величественной пирамиды! Потом я поцеловал ее мертвое прекрасное чело и ушел из дома смерти, отомщенный, но полный отчаяния!
— Врач, скажи мне, что происходит в гробнице? — спросил меня начальник стражи, когда я проходил ворота. — Мне кажется, я слышал звуки смерти!
— Ничего не происходит — все произошло! — ответил я и ушел. Пока я шел в темноте, я слышал звуки голосов и торопливые шаги послов цезаря. Быстро подойдя к дому, я встретил Атую, которая поджидала меня у ворот. Она увела меня в комнату и заперла дверь.
— Все кончено? — спросила она, повернув ко мне свое морщинистое лицо, освещенное светом лампады. — Зачем я спрашиваю? Я знаю сама, что все кончено!
— Да, все кончилось, старуха! Все умерли! Клеопатра, Ира, Хармиона, все, кроме меня!
Старая женщина выпрямилась.
— Теперь отпусти меня с миром! — вскричала она. — Я видела гибель врагов твоих и Кеми! Ля, ля! Не напрасно прожила я на свете столько долгих лет. Исполни лось мое желание, враги твои погибли. Я собрала росу смерти, и враги
— Молчи, женщина, перестань! Мертвые отошли к мертвым! Озирис сковал их узами смерти и положил печать молчания на их уста! Не преследуй оскорблениями падшего величия! Теперь пойдем в Абуфис и довершим свою судьбу!
— Иди, Гармахис! Иди, но я не пойду! Я ждала только одного на земле! Теперь я разрываю узы жизни и освобождаю мой дух! Прощай, князь! Мое странствие кончено! Гармахис, я любила тебя с детских лет и люблю теперь! Но здесь, на земле, не могу более разделять твоих печалей! Устала и ослабела! Озирис, прими мой дух!
Ее дрожащие колена подогнулись, и она упала на пол. Я подбежал к ней, взглянул в лицо.
Она была мертва. Я остался один на земле, без друга, который мог утешить меня!
Я повернулся и пошел, потом отплыл из Александрии на корабле, который приготовил заранее. На восьмой день я пристал к берегу и, как намеревался, пошел пешком через зеленеющие поля к священным гробницам Абуфиса. Я знал, что в храме Сети давно уже восстановлено поклонение богам. Хармиона заставила Клеопатру раскаяться в своем поступке и вернуть захваченные земли, хотя сокровищ не вернула. В священном храме теперь, во время праздника Изиды, собрались все великие жрецы старинных египетских храмов, чтобы отпраздновать возвращение богов на свое священное место.
На седьмой день праздника Изиды я добрался до города.
Длинная процессия шла по хорошо памятным мне улицам. Я присоединился к толпе и запел священный гимн, когда мы входили через портики в нетленные обители Абуфиса. Как хорошо знакомы мне были священные слова гимна!
Когда священная музыка умолкла, как прежде, на закате величия бога Ра, великий жрец поднял статую Озириса и держал ее высоко над толпой.
С радостным криком: "Озирис! Наша надежда! Озирис! Озирис!" — народ сбросил траурные одежды и благоговейно склонился перед богом.
Затем все разошлись по домам, а я остался на дворе храма. Скоро жрец храма подошел ко мне и спросил, что мне нужно. Я ответил ему, что прибыл из Александрии и хотел бы попасть на совет великих жрецов, которые собрались здесь, чтобы обсудить события в Александрии.
Когда великие жрецы узнали, что я прибыл из Александрии, то приказали сейчас же привести меня во вторую залу колонн.
Я был введен туда.
Стемнело. Между большими колоннами горели лампады, как в ту незабвенную ночь, когда я был коронован фараоном Верхнего и Нижнего Египта.
Как в ту ночь, передо мной в резных креслах сидели жрецы и сановники, собравшиеся сюда на совет.
Я встал на том самом месте, где некогда был коронован, и приготовился к последнему акту моего позора с невыразимой горечью в сердце.
— Это врач Олимп! — сказал один. — Он жил отшельником в гробнице близ Тапе и недавно еще был доверенным лицом Клеопатры. Скажи, врач, правда ли, что царица умерла от своей собственной руки?
— Да, господа, я врач, и Клеопатра умерла от моей руки!