Клеопатра
Шрифт:
— Да, Олимп, твой яд хорош! Дай мне, я хочу пить! Наполни кубок, чтобы Ира недолго ждала меня у ворот смерти!
Я исполнил ее желание, но, делая вид, что мою кубок, подмешал немного воды в яд, не желая, чтобы она умерла, не узнав меня.
Тогда царственная Клеопатра, держа кубок в руке, подняла свои чудные глаза к небу.
— О вы, боги Египта, покинувшие меня! — вскричала она. — Я не буду больше молиться вам, ведь ваши уши глухи к моим воплям, ваши глаза закрыты на мои не счастья! Я обращаюсь к последнему другу, которого боги даровали несчастному человеку! Спеши ко мне, смерть, чьи шумящие, мрачные крылья покрывают тенью весь мир, услышь меня! Иди ко мне, царь царей! Ты равняешь всех,
Взглянув на небо, она выпила яд и бросила кубок на пол.
Наконец наступил час моего мщения, мщения оскорбленных египетских богов, час исполнения проклятия Менкау-ра!
— Что же это? — вскричала Клеопатра. — Я холодею, но не умираю! Ты, черный врач, обманул меня!
— Молчи, Клеопатра! Сейчас ты умрешь и узнаешь гнев богов! Час исполнения проклятия Менкау-ра настал! Все кончено! Посмотри на меня, женщина! Посмотри на мое изможденное лицо, на мои ослабевшие члены, на это живое воплощение горя! Смотри, смотри! Кто я?
Она дико уставилась на меня.
— О, — вскричала она, всплеснув руками, — я узнаю тебя! Клянусь богами, ты — Гармахис! Гармахис, восставший из мертвых!
— Да, Гармахис ожил, чтобы предать тебя смерти и вечным мукам! Смотри, Клеопатра! Я погубил тебя, как ты погубила меня! Я работал во мраке, с помощью разгневанных богов, и был тайной причиной твоих несчастий! Я наполнил твое сердце страхом во время битвы при Акциуме, я заставил египтян отказать тебе в помощи, я погубил силу и доблесть Антония, я показывал знамение богов твоим полководцам! Ты умираешь от моей руки, а я — орудие мести богов! Я заплатил тебе гибелью за гибель, изменой за измену, смертью за смерть! Иди сюда, Хармиона, участница моего заговора. Ты предала меня, но раскаялась, будь свидетельницей моего торжества, смотри, как умирает развратница!
Клеопатра, услышав мои слова, упала на золотое ложе.
— И ты, Хармиона! — простонала она.
Но через минуту она оправилась и села. Ее царственная душа вспыхнула еще раз перед смертью. Она встала с ложа и, вытянув руки, прокляла меня.
— О, только час жизни! — вскричала она. — Один короткий час, чтобы я могла предать тебя такой смерти, некая и не снилась тебе, тебе и твоей фальшивой любовнице, которая предала и тебя, и меня! О, ты еще любишь меня! А тогда… помнишь ли ты? Смотри, кроткий заговорщик-жрец, смотри! — Обеими руками она разорвала свое царское одеяние на груди. — На этой прекрасной груди покоилась твоя голова много ночей, и ты засыпал в этих объятиях! Ну, забудь все это, если можешь! Я читаю в твоих глазах… Ты не можешь! Никакая мука не сравнится, даже та, которую я переношу теперь, с мучениями твоей глубокой души, снедаемой желанием, которое никогда, никогда не осуществится! Гармахис, ты раб из рабов, из глубины твоего торжества я черпаю свою силу, свою власть над тобой! Побежденная, я побеждаю тебя! Я плюю на тебя, презираю тебя и, умирая, осуждаю тебя на адские мучения твоей бессмертной любви! Антоний! Я иду к тебе, мой Антоний! Я иду в твои дорогие объятия! О, я умираю, иди, Антоний, и дай мир душе моей!
Полный ярости, я содрогнулся от ее слов, ядовитая стрела попала в цель! Увы, увы! Это верно! Мое мщение пало на мою собственную голову. Никогда я не любил Клеопатру так, как теперь. Моя душа
— Мир! — вскричал я. — Разве может быть мир для тебя? О вы, священные три, услышьте мою молитву! Озирис, ослабь узы ада и пришли тех, кого я призываю! Иди, Птоломей, отравленный своей сестрой Клеопатрой! Придите, Арсиноя, убитая своей сестрой Клеопатрой, Сепа, замученный до смерти Клеопатрой! Приди, божественный Менкау-ра, кого Клеопатра ограбила и чьим проклятьем пренебрегла. Придите все, все умершие от руки Клеопатры! Вырвитесь из объятий Нут и приветствуйте ту, которая убила вас! Заклинаю вас тайной священного союза, заклинаю вас символом жизни, духи, явитесь!
Пока я произносил заклинание, перепуганная Хармиона вцепилась в мою одежду, а Клеопатра раскачивалась взад и вперед с блуждающим взором.
Скоро я получил ответ. В окно, шумя крыльями, влетела большая летучая мышь, которую я видел на подбородке евнуха в недрах пирамиды Гер. Трижды пролетела она вокруг комнаты, спустилась над мертвой Ирой и полетела туда, где стояла умирающая женщина, и села на грудь Клеопатры, вцепившись в изумруд, взятый из мертвой груди, — Менкау-ра. Трижды чудовище громко взвизгнуло, трижды хлопнуло страшными крыльями и улетело.
Вдруг комната наполнилась тенями смерти. Тут была тень Арсинои, прекрасной даже под ножом палача, тень молодого Птоломея с лицом, искаженным от яда, тень божественного Менкау-ра, увенчанная уреусом, тень Сепа, из тела которого торчали клочья мяса, вырванные рукой палача, — все отравленные, замученные рабы и бесчисленное множество других теней, ужасных на вид! Они молча стояли в узкой комнате, смотря своими мертвенными глазами в лицо той, которая убила их.
— Смотри, Клеопатра! — вскричал я. — Смотри — вот твой мир — и умри!
— Да, — повторила Хармиона, — смотри и умирай, ты, которая отняла у меня мою честь, а у Египта — его любимого царя!
Клеопатра смотрела и видела тени — может быть, ее дух, отделившись от тела, слышал слова теней, но я не мог слышать ничего! Ее лицо исказилось ужасом, большие глаза потухли, с страшным криком Клеопатра упала и умерла в ужасном обществе мертвецов, уйдя туда, куда ей было предназначено.
Так я, Гармахис, успокоил свою душу мщением, совершив правосудие, но не чувствуя себя счастливым.
IX
Прощание Хармионы и ее смерть. — Смерть старой Атуи. — Гармахис возвращается в Абуфис. — Его исповедь. — Осуждение Гармахиса
Хармиона отпустила мою руку, которую схватила, испугавшись призраков.
— Твое мщение, мрачный Гармахис, — произнесла она хриплым голосом, — отвратительно! О погибшая египтянка, несмотря на все твои преступления, ты была настоящей царицей! Иди, помоги мне, князь! Надо положить бедный прах на ложе и покрыть его царским одеянием. Пусть Клеопатра даст последнюю немую аудиенцию послам цезаря как подобает последней царице Египта!
Я не ответил ни слова. На сердце у меня лежала тяжесть, и теперь, когда все было окончено, я чувствовал себя усталым, измученным. Вместе с Хармионой мы подняли тело и положили на золотое ложе. Хармиона увенчала царственным уреусом мертвое и строгое чело, убрала роскошные, черные, как ночь, волосы, в которых не серебрился ни один седой волос, и навсегда закрыла большие глаза, загадочные и изменчивые, как море. Она сложила тонкие руки на груди, из которой улетело дыхание страсти, и выпрямила колена под вышитым платьем. Голову умершей она украсила цветами. Тихо лежала Клеопатра, ослепительная в холодном величии смерти, прекраснее, чем в лучшие дни своей губительной красоты!