Клетчатая зебра
Шрифт:
– Не следует горевать об умерших, – вещал Ким Ефимович, – и не стоит бояться смерти тела. Умереть – это как птице улететь из клетки, железную конструкцию унесут и выбросят, а соловушка порхает под ночным небом. Но иногда, крайне редко, горе человека, которого покинул кто-то очень любимый, настолько велико, что душа притягивается назад, обретает тело и мыкается на земле. Вся беда состоит в том, что индивидуум, вызвавший к жизни умершего, не знает о его воскрешении. А оживший не понимает, почему он здесь. Если они встретятся, то непременно узнают друг друга, вспомнят все и будут счастливы. Вот только вы можете жить в Москве, а дорогое вам существо
Ким Ефимович посмотрел на ошарашенную Веру.
– Я знаю, где находится ваш Сережа. Он появился около десяти месяцев назад, ему пять лет. Хотите его увидеть?
Вера сделала короткую паузу в рассказе, а я, не сдержавшись, воскликнула:
– Негодяй! Неужели ты ему поверила? Вера, ну почему ты не позвонила мне?
Это не новая идея, одного гада уже осудили за подобные фокусы! Те колдуны и ведьмы, которые обещают отучить мужа ходить налево, снимают венцы безбрачия и заговаривают талисманы, тоже поступают некрасиво, потому что стригут деньги с глупых, доверчивых людей. Но обещать воскрешение погибшего ребенка, играть на материнских чувствах, расковыривать болезненную рану – это… это… Нет слов для определения поведения Кима Ефимовича! Верочка, очнись, этот человек сволочь, он наживается на чужом горе!
Подруга стукнула кулаком по постели.
– Замолчи! Ким Ефимович святой! Он даже выглядит, как божий человек, худой, хрупкий, руки изящные, кисти тонкие, ладони узкие, пальцы длинные, а борода словно у апостола, и волосы рыжие. Таких на иконах рисуют! Он работает бесплатно!
Я удивленно заморгала.
– Даром?
– Именно так, – подтвердила Вера. – Если экстрасенс принимает плату, он лишается таланта. Ким Ефимович бескорыстно помогает людям.
– Ну-ну… – недоверчиво протянула я. – И как проходил процесс?
– Сначала Ким Ефимович совершал разные обряды, – на полном серьезе продолжала Савельева. – И вот один раз прихожу я к нему, а целитель мальчика из кухни выводит… Сереженьку… Волосики светлые, глаза голубые, нос кнопочкой… он меня сразу узнал… Как закричит: «Мамочка, мама!». На шее повис, целует…
Из глаз Веры полились слезы.
У меня перехватило горло. Вера вытерла лицо краем пододеяльника и заявила:
– Одна беда, следовало его удерживать, иначе облик растворялся в воздухе. Сначала Сереженька только пять минут с нами жил, потом десять, двадцать. Ким Ефимович постоянно проводил обряды. И вот вчера должно было состояться его полное возвращение. Если бы ты только знала, на что я согласилась ради этого! Но нельзя никому рассказывать… Обмен случился… Хочешь, покажу тебе Сереженьку.
– Нет, – в ужасе отказалась я, – боюсь привидений.
Вера укоризненно прищурилась.
– Он не призрак, а настоящий мальчик, теплый, живой, веселый. Мы должны сегодня воссоединиться, я приведу его домой!
И как мне следовало поступить? Немедленно вызвать психиатра или дождаться Андрея и пересказать ему рвущую нервы историю?
Вера тем временем схватила лежащий на тумбочке клатч и вынула кошелек.
– В тайном отделении я держу фото, – ликующим голосом сказала она. – Смотри! Помнишь малыша?
Я выхватила из подрагивающих пальцев подруги карточку и прикусила губу. Объектив запечатлел Верушку, на коленях которой сидел бутуз со светлыми, слегка растрепанными волосами и удивленно-круглыми голубыми глазами. Честно скажу: я никогда не видела на лице Савельевой выражения такого счастья. Что же касается мальчика, то он выглядел обычно: пухлые щеки, почти отсутствующие бровки, губки бантиком, круглый подбородочек. Малыши славянского происхождения, как правило, походят друг на друга. И в последний раз я видела Сережу много лет назад. Тот, кто придумал аферу, расчудесно понимал: со дня кончины Сережи прошел не один год, даже родная мама уже точно не вспомнит его лица, осталось лишь общее впечатление: светленький, любимый. Темноволосый и кареглазый ребенок тут не подойдет, а вот блондин…
– И он пахнет, как Сереженька, – в полном восторге сказала Вера. – Вообще-то, Ким Ефимович запретил снимки делать, но он нас вдвоем оставлял, а я фотоаппарат принесла и на автоспуск поставила. Решила, один кадр не страшно. Только тебе сейчас секрет открываю.
– У тебя есть старые снимки сына? – спросила я.
– Были, – кивнула Савельева, – в альбомчике.
– А где они теперь? – насторожилась я.
– Ким Ефимович все забрал.
– Зачем?
– Для проведения обряда, – отрапортовала обезумевшая подруга. – Их требовалось сжечь, чтобы их энергия удержала тело Сережи на земле.
Ага, невольно вздохнула я, или чтобы одураченной женщине вдруг не пришло в голову сравнить внешность ребенка на старых карточках с появившимся мальчиком и заметить разницу…
– Запиши адрес Кима Ефимовича, – попросила подруга. – Бульвар Костиса, дом шесть, квартира восемнадцать.
– Зачем? – насторожилась я, вынимая блокнот.
– Никому нельзя было и слова сказать, – судорожно зашептала Верушка, – я все сама должна была сделать. Но раз я попала в больницу… Понимаешь, вчера свершился обмен. Я согласилась на обряд! Кто-то умер, а Сережа останется здесь навсегда. Он уже ждет меня на квартире у целителя. Пожалуйста, поезжай к нему, забери мальчика, привези его сюда! Я сама не смогу, мне плохо.
Я потеряла дар речи. Потом смогла выдавить из себя вопрос:
– Значит, денег он не брал?
– Ни копейки! – подтвердила Вера.
– А что просил?
– Ничего, – отрубила Савельева.
Я не успокоилась.
– Вообще?
– Абсолютно. Ким Ефимович святой человек! – с истовством первой христианки, готовой пострадать за веру, отчеканила подруга. А затем резко сменила тему: – Слушай, я мобилу посеяла. Не знаешь, куда она подевалалсь?
– Твой сотовый у меня, – пробормотала я.
Савельева обрадовалась.
– Давай его сюда скорей! Это подарок Андрюши, дорогая вещь.
– Извини, мобильник остался дома в Ложкине, – еле слышно пояснила я.
– Сделай одолжение, привези его, – засуетилась Вера. – А где Андрей? И я хочу сходить в палату к Ирочке! Или лучше подождать, пока ты Сереженьку доставишь? Мы тогда вместе Иру навестим.
Мне на голову словно опустили бетонный блок. Скорей бы прибыл Андрей, я не могу сообщить Верушке правду о дочери.
– Смотри не проболтайся Андрюшке, – погрозила мне пальцем Вера, – я сама хочу сообщить ему новость. Ладно, где-нибудь в коридоре определенно должно быть кресло на колесиках, прикати его в палату, отвезешь меня к юной пьянице, лучше я с ней наедине потолкую. Вот негодница! Наклюкалась до того, что в больницу попала… Ну, Дашута, не сиди!