Клевые
Шрифт:
Ирка была на редкость хитрой и жадной девчонкой. Она не любила стирать и убирать в своей комнате. Не умела готовить. Ничему не хотела учиться. Она могла целый вечер просидеть за чашкой кофе, выкуривая по пачке дорогих сигарет, какие стреляла у баб. Сама никогда не покупала их. В ее сумке можно было найти лишь несколько мятных жвачек, пару тампаксов и множество грязных носовых платков. Содержимое сумки соответствовало внутреннему укладу девчонки.
Как-то вечером, когда большинство баб оказались дома, за чашкой кофе рассказала Ирка о себе.
— Нет, никто не гнал меня из дома! Я сама любого выдавить смогу! И не мешали мне учиться.
шла, и в дом и деньги, и жратву приносит, чтоб детей — нас с братом — держать, но даже новых чулок себе не покупает, старые штопает. А ты, дармоед бесстыжий, насмелился просить! Последнюю копейку у детей урвать хочешь?! Ну отец не выдержал…
— По харе ей звезданул? — спросил Егор.
— Кому? Бабке? Ну ты, старый лопух, даешь! Моя бабка сама любому башку откусит! Чапаев — не старуха! Ей шашку в руки, она всех мужиков перерубает!
— За что? — ахнул Егор.
— Она своего деда за измену чуть топором не порубила на щепки! Его счастье, что успел в окно выскочить следом за любовницей. С тех пор носу в дом не показал! Боялся! Бабка даже его подштанники в мелкие куски порвала. Все его барахло порубила и вышвырнула следом. С того времени мужиков возненавидела. Всех разом и на всю жизнь! Звала их кобелями, бездельниками, дармоедами, человечьим отходом и даже хуже.
— А как она к брату твоему относилась? — хихикнула Маринка.
— Терпеть его не могла. Как и моего отца. С самого начала! Придиралась ко всему. Мать брата под девочку одевала, чтобы бабку не раздражать. В платочки да в юбки. Отец злился. А когда брат подрастать и понимать начал, не захотел бабке угождать и брюки надел… Бабка кормить его перестала. Отца еле переносила. А в тот день ее прорвало. Вся ненависть, что годами копилась, наружу выплеснулась. Всякий кусок, каждую копейку, истраченную на него, припомнила.
— Во плесень вонючая! — возмутился Егор.
— Короче говоря, забрызгала с ног до головы. Мать хотела успокоить, остановить, примирить их. Да куда там! Старуха разошлась!
— Из дома ее под жопу надо было гнать, чтобы остыла на воздухе с недельку!
— Бабку выгнать? Как бы не так! Квартира ее! И она о том всегда напоминала всем и каждому. Отец о том даже во сне помнил. Недаром, когда она разошлась, первым делом дверь распахнула настежь и завопила: "Вон, дармоед, из моего дома!" Отец, как ошпаренный, выскочил в ночь. Без ботинок, без куртки и шапки. Зимой! На снег! На мороз! Бабка даже
— Ты ж сказала, что мать выгнала! — напомнила Нинка.
— Она не помешала! Не пыталась найти отца и вернуть домой! А значит, с бабкой заодно. Искали повод. Может, договорились заранее. Ведь и бабка, и мать бухгалтеры! Они считали не только сколько кто съел, а и сколько высрал!
— Зачем? — изумился Егор.
— Чтоб знать, стоит кормить или еще есть запас в пузе!
— Ну и семейка! — сплюнула Нинка.
— Видно, ты в бабку удалась! Такая же скряга! По крови наследственный порок передался! — хохотнула Маринка.
— Немудрено, что слиняла из дома! — заметила Серафима.
— Я не из-за них смылась. Мне до фени все их разборки. В классе все бабы высмеивали. Дразнили, что барахло у меня не клевое. Башли на кармане не имею. Не курю. И чуваки не клеются. Я решила доказать! Всем сразу. И на каникулах за неделю сорвала кайфово!
— И не подумала, что оттыздят?
— Никто и не подумал о том. А у меня не только на барахло и сигареты, будь здоров, сколько еще осталось! — похвалилась Ирка.
— Небось, пахану отвалили часть, с бабкой поделилась наваром? — предположила Люська.
— Я что? Сдвинутая? У меня еще крыша не поехала! Делиться стану! Как раз! И не подумала! Баксы в подклад куртки зашила. И давай дальше заколачивать! По кайфу пришлось зашибать деньгу вот так! Плюнула на школу. Умоталась из дома.
— Почему из семьи сбежала?
— Бабка — дура, стала приставать, где пропадала все каникулы? Если работаешь, дай деньги! А коли нет, сиди дома, не три одежду. Извела придирками. Я ее послала в жопу. Убежала, покуда кочергой не причесала.
— А мать как? Небось, волнуется? — встряла Нинка.
— Она с работы приходит поздно. К нам с братом даже не заглянет. Уставала. Порою до самого воскресенья не виделись. Искать меня ей некогда.
— А брат? Он-то поди, ищет тебя?
— Куда там! Его бабка из квартиры выкурила! Институт бросил, на третьем курсе был. В военку подался. Будет по войнам маяться. Он теперь в отряде особого назначения служит. Пристроился на все готовое. Вот он — дурак! Отцу помогает дышать. Подкармливает, денег подбрасывает ему. Я недавно с ним виделась. Говорил, квартиру ему дали. Комнату в коммуналке. Он пахана туда заберет. И меня звал, да что я дура? С хлеба на воду перебиваться вместе с ними? Пусть сами сдыхают с голоду. Братуха как вякнул, сколько он в месяц получает, я еле на ногах удержалась со смеху. Мне таких копеек и на день не хватит. А ему уже пять месяцев зарплаты не дают! Сам еле жив, хоть побирайся! Куда уж мне к ним идти? Кормить обоих? Сдалась такая морока? Не хочу! — допила кофе. Затянувшись дымом сигареты, добавила задумчиво: — Меня никто не жалел. И мне никого не жаль!..
Ирка была самой неугомонной из баб. И, несмотря на худобу, изможденную, морщинистую рожицу, пользовалась большим спросом у клиентов, была нарасхват. Как говорили о ней бабы, клиенты ей просохнуть не давали.
Ирке люто завидовала Маринка. Ведь и она была худой до прозрачности. Тоже угловатая, коротко подстрижена. Но почему у Ирки клиентов хоть отбавляй, а у нее — один за весь день, да и то жлоб.
Маринка все пыталась выведать секрет Ирки. Почему ей везет с хахалями, а другим нет? Она вертелась вьюном возле девчонки, покуда не вывела из себя.