Клей
Шрифт:
– … так что нечего так взбрыкивать, – добавил Голли.
Терри уставился на него ледяным взглядом и выпрямился в кресле.
– Так, значит, ты поступаешь? – Он кивнул на дяханов. – По всему миру о моём шланге терщишь?
– Нет… это не так… никому я не рассказываю, я… ебать… ладно, ладно, прости. Давай просто забудем этот разговор, – сказал Голли, и мы с Билли сдавленно захихикали.
Терри начал выступать, как будто защищает себя в суде. Практика у него, заметим, имеется, ворюга грёбаный.
– То есть ты признаёшь, меж парней не должно быть таких разговоров, если эти
– Только если ты признаешь, что у тебя длинная крайняя плоть, – отпарировал Голли.
– Ни фига, никаких условий! Если я признаю, это будет означить, что я признаю твоё право разглогольствовать о моём члене, чего я не допускаю. Это понятно?
Я задумался над его словами. Голли тоже: давай серёжку выкручивать. Я не мог понять, чего это Терри так вспух, я не ожидал от него такой щепетильности в отношении своей крайней плоти. Он всегда своим шлангом светит. Среди нас у него самая здоровая шишка. Я чего-то не врубаюсь, но Терри, похоже, конкретно зацепило, и это уже немного выходит за рамки, но у Голли хватит ума обратить на это внимание.
– Тут с тобой не поспоришь, старик. Правда хуя на стороне Тощего Лоусона. Признаю своё поражение, – и Голли потянул руку.
Терри посмотрел на неё и пожал.
– Но дело вот в чём, – продолжал Голли, кивая в сторону пожилых немцев, – здесь бы тебе ничего не угрожало, с твоим-то кожухом.
– Чё! – снова возмутился Терри.
Мы с Билли чуть со смеху не обкакались. Терри, похоже, собирался с силами, чтобы ответить, но так и не поспел.
– А таким, как я, – прямая дорожка в Дахау, мне-то обрезание произвели.
Помню, как Голли обрезали. Как он показывал нам в сортире в «Последней миле», когда ещё даже швы не сняли.
– А зачем тебя обрезали? – спросил Билли.
– Тесновато было. Это случилось, когда я налаживал одной из близняшек Брук, – объяснил Голли.
– Близняшек Брук, – с удовольствием повторил я, и Билли тоже заулыбался. Даже Терри немного подуспокоился. Как я их люблю – ебануться можно. Лучшие тёлочки на свете!
– Он так натянулся, что просто лопнул! – пустился в подробности Голли. – Разошёлся как молния. Я охуел. Сперва я решил, что это гондон лопнул и затянулся вокруг залупы, но уж слишком было больно. И тут я сообразил, что это моя, блять, крайняя плоть! Да, похоже было на сломанные жалюзи, когда верёвка наматывается на ролик, там где штырь переходит в залупу. Залупа посинела, потом почернела. Сестрёнки Брук позвонили в «скорую», меня отвезли в больницу: срочная ампутация крайней плоти.
– Ну и как, теперь лучше? – спросил Билли.
Мистер Эндрю Гэллоуэй надул губы.
– Поначалу было пиздец как больно, и не верьте, если кто-нибудь будет впаривать вам обратное. Особенно когда швы ещё не сняты, а ночью во сне у тебя встал. Зато теперь ебётся лучше прежнего. Тёлочкам это нравится. Я бы на твоём месте тоже подумал бы, Терри, с твоей-то кожурой. Сам знаешь, как говорят: сплошная кожура, под ней ни хера.
– Ты это о чём?
Голли положил одну ладонь себе на грудь, другую простёр к Терри.
– А вот о чём: вопрос не в том, достаточно ли хлеба, нас интересует, есть ли в этом сэндвиче колбаса?
– Всё у меня со шлангом в порядке, сынок, – рявкнул Терри, снова выставляя оборону, – из-под крайней плоти вылазит здоровенный штырь, когда на то есть причина. Ты просто подумай, где был мой перец прошлой ночью, а где твой: зажал его меж потных ладошек, как обычно! Так что даже не начинай! Да тебе вообще не тот кусок отрезали, когда обрезали, малыш.
Близняшки Брук. Хм-м. Хм-м. Менаж а труа с ними – голубая мечта. Я ни разу не обмолвился об этом с Терри, потому что он спокойно мог заявить, что уже проделал это с их мамой и двоюродной сестрёнкой до кучи. Бред, конечно, но однажды я пытался замутить с ними обеими, затащив их к себе после клуба. Мне дали от ворот поворот.
– Слушай, а кому их них ты тогда налаживал? – спросил я.
– Хуй знает, – отозвался мистер Гэллоуэй, – я их не различаю.
Билли задумался.
– Точно. Они идентичны. Никаких даже родинок, насколько я смог разобраься. Я думаю, Лесли стала чуть полнее Карен, но пару лет назад они были как две капли воды.
– Знаете, как можно их различить – отважился Терри.
– Знаю, что ты скажешь, – отрезал Голли, – одна проглатывает, другая сплёвывает.
– Это ты о Лесли, она ведь сплёвывает, – говорю, – он в рот-то берёт неохотно. Я-то знаю, сколько раз пробовал.
– Неверно, – сказал Терри, – возьмёт, если гондон натянешь. Но из них двоих ебётся лучше Карен. И в жопу даёт хоть куда.
– Поверю тебе на слово, – говорю, – я не большой любитель в сраку налаживать. Это развлечение для неопределившихся. Знаешь, что говорят о пацанах, которые вставляют тёлкам в зад: такие просто ждут момент, чтобы наладить какому-нибудь пидорку.
Терри вперил в меня испытывающий взгляд.
– Пиздёж! Даже не пытайся мне это впарить, Юарт. Это потому только, что ты забитый, пассивный и нелюбопытный колдырь. Побывать везде надо, старина. Представляю тебя в деле: пять минут в позе миссионера и обратно – в пивнуху.
– Смотрите-ка, как заговорил, а? И то верно, чего ждать-то? Зачем, по-твоему, шотланды изобрели преждевременную эякуляцию? Чтоб больше времени на паб оставалось. Хайль Шотландия! – Я поднял бокал, и дяханы подняли свои в ответ.
Терри посмотрел на меня взглядом хищника.
– Ты с сестрёнками Брук больше всех тусовался. Они из «Флюида» не вылезают. Ты когда-нибудь пялил их обеих, шведской тройкой?
Читает, сука, мысли. Билли навострил уши, а Голлины глаза, как две огромные спутниковые антенны, направлены на меня. Меня немного переклинило, я подумал, что кто-нибудь из сестрёнок мог дать Терри весь расклад, поэтому я решил, что честность – лучшая политика.
– Не-а, как-то раз они пришли ко мне обе после «Флюида».
– Да, та тёлка окатила тебя тогда флюидами как надо, – сострил Голли.
Терри улыбнулся, как будто створку доменной печи приоткрыл.
– У меня есть для тебя история, я ведь в неё потом в ответку запустил, – говорит.
Дело в том, что он не брешет. Жирная тварь. Как он этого добивается – выше моего понимания. Поперёк себя шире, одежда и причёска вышли из моды десять, нет – пятнадцать лет назад. Род, бля, Стюарт эйсид-хайса, на хуй.