Клеймо Дьявола
Шрифт:
Дело в том, что оставшиеся до полнолуния дни дружки-бурши коротали в небольшом борделе в городишке Шаду, неподалеку от Меровинга. Блудный дом располагался в полуподвальном помещении, имевшем вход через небольшой бильярдный зал обычного с виду кафешантана под названием "Три фазана". Клиентов знали здесь в лицо, новый посетитель мог войти в общий список лишь по рекомендации члена клуба. Названия у него не было, и потому в ходу были простое наименование "Клуб" или эвфемизм "Фазаны". Нергал и Мормо почти сразу по прибытии в Меровинг прошли туда по представлению одного из самых известных и весьма пожилых казанов городка, в последнее время переставшего появляться в борделе из-за странной, как утверждали некоторые злопыхатели, "сифилитической гундосости". Клеветники! Надо полагать, просто простудился старичок. За Нергалом и Мормо, спустя неделю после приезда, стали приходить Риммон и Хамал. По приглашению Мормо был и Митгарт. Заходил и Морис де Невер. Последний, как считал Нергал, неизменно портил весь отдых. Для бордельных барышень он всегда был самым дорогим и желанным гостем, они сбегались толпой и, словно заворожённые, пялились на него, как на диковинку, напрочь забывая обо всех остальных. Нергал морщился и скрипел зубами. Чёртов селадон…
Однако попытка поставить на место красавца, уже поразившего Фенрица противоестественной для разумного человека дерзостью, не имела успеха. Налетев на него с кулаками в полутёмном коридоре притона, Нергал оказался с невероятной силой отброшенным к стене и, не устояв не ногах, свалился на грязный пол. Вторая попытка закончилась ещё плачевней. Фенриц отлетел к лестнице и, не удержавшись на ступеньках, упал вниз, в кровь разбив голову. Кто бы мог подумать, что этот херувимчик столь силён? Нергал ринулся на него в ярости в третий раз — так бросается волк к глотке жертвы. Из глаз Нергала посыпались искры — ему показалось, что он ударился головой о каменную стену.
Что происходит, чёрт возьми? Фенриц недоумевал до такой степени, что перестал и злиться.
По счастью, вскоре все изменилось. Невер стал появляться всё реже, а, забежав, торопливо расплачивался, лихорадочно суетился, выбирал, не глядя, первую попавшуюся, потом исчезал. Перестал заходить и Риммон. Что касалось Хамала, то он постепенно тоже становился всё более редким гостем, утверждая, что местные гетеры воняют. При этом почему-то опускал глаза и бледнел. Нергал заметил, что и мадам Бове, бандерша, хозяйка притона, умолкала и переставала раскланиваться с посетителями, когда замечала среди них Гиллеля Хамала, и, наконец, в приватной беседе, подслушанной Фенрицем, попросила его… более её заведение не посещать. Лицо Хамала передернулось судорогой, но больше он у "Фазанов" не появлялся.
Девицы волей-неволей начали уделять Фенрицу больше внимания. Довольный этим, Нергал стал галантнее и щедрее и даже иногда, по просьбе барышень, барабанил по клавишам простуженного пианино, горланя арии из "Травиаты". Как считала мадам Бове, очень даже неплохо.
В этой песне — глубокая правда, Её не принять невозмо-о-жно. Знай, что все в этом мире ничто-о-жно, А важно веселье одно! Лови же счастья миг златой, Его тяжка утрата, Промчатся без возврата Дни жизни молодой. Любовь не век в душе живёт, Года не в нашей воле, Цветок, поблекший в поле, Опять не зацветё-о-от! —на этом месте темперамент всегда захлестывал певца, и он, по мнению Клотильды Бове, демонстрировал невероятную красоту и пластичность вокализации вкупе с удивительным изяществом и виртуозным блеском исполнения (о чём она неизменно с восторгом ему сообщала). Между тем, девочки немного пискляво, но очень звонко и дружно подхватывали:
Ловите ж, ловите ж минуты веселья, пока их жизнь даёт, ах!Бордельные услады при этом никогда не туманили голову господина фон Нергала, и потому весьма скоро он занялся тем, что увлекало его, решив начать практиковать вместе с дружком Мормо в Меровинге высокие сатанинские ритуалы. Эта блестящая идея давала Фенрицу возможность собрать узкий круг единомышленников, кроме того, позволяла надеяться разобраться в том, что было для него и Мормо загадкой. Красавец Морис. Встреча в коридоре борделя прибавила Фенрицу пищи для размышлений, и породила новые недоумения. Следствием этих недоумений была новая встреча Мориса де Невера в портале у библиотеки с господином Фенрицем фон Нергалом.
После баталии в лупанаре Морис делал все, чтобы даже случайно не столкнуться с мерзавцем, такое отвращение он в нём вызывал, но нынешняя встреча в тёмном холле Меровинга возле книгохранилища была неслучайной: Фенриц явно поджидал его.
Нергал не стал тянуть кота за хвост, и пригласил Невера принять участие в неких тайных ритуалах, которые он почему-то называл "тамплиерскими", отличавшихся, насколько понял Морис, не столько сокровенной исторической достоверностью, сколько откровенной разнузданностью. На первый взгляд, предложение Фенрица звучало заманчиво, но физиономия Нергала была остро неприятна Морису, а, вспомнив, что тот сделал с Эммануэлем, Морис и вовсе почувствовал прилив раздражения. Он не хотел ни видеть этого типа, ни знать его.
Между тем, не дожидаясь его ответа, Фенриц вложил ему в руки книгу с описанием практикуемых церемоний и, заметив на прощание, что они, подлинные патриции, должны отличаться от плебеев высотой духа и пренебрежением к общепринятой морали, откланялся.
Морис долго смотрел ему вслед. Из задумчивости его вывела неожиданно появившаяся в портале Эстель ди Фьезоле. Луч сентябрьского солнца играл прядями её белокурых волос, окрашивая их в удивительный золотисто-розовый цвет. Заглянув в вырез её платья, Невер глубоко вздохнул. О, женщина, мой гроб, мой рок… Его прямой и вожделеющий взгляд смутил и задел её. Она с невысказанным укором жалобно взглянула на него, и неожиданно для самого себя Невер почувствовал себя неловко. Он улыбнулся, — галантно и мягко, словно извиняясь, и низко поклонился. Губы Эстель чуть дрогнули в ответной улыбке. Их немой диалог продолжался считанные мгновения. Глядя вслед удаляющейся девушке, Морис де Невер запретил себе с ней всякие любовные шалости. Он думал об Эстель как о весьма милой крошке и улыбался.
Но, вспомнив о книге, которую всунул ему в руки Нергал, снова помрачнел.
Фолиант Фенрица содержал удручающую смесь самой вздорной глупости с отъявленной мерзостью. Ничего тамплиерского Невер в нём не нашёл. Клубок сатанизма, нимфомании и сатириаза. Читая, Морис временами ощущал необычное и болезненное плотское возбуждение, то и дело сменявшееся отвращением. Иступлённый сумбур вакханалий и неистовство оргий отталкивали не столько его тело, сколько душу. Он не был вульгарен — и не выносил вульгарность. Неброская гармония лунных ночей и летних закатов, трепетные стихотворные строки и мелодичные такты итальянских ариозо волновали его не меньше бело-розовых, лучащихся теплом женских тел. При этом ему казалось омерзительным выставлять напоказ то, что, по его убеждению, должно быть тайной. Тайной спальни и тайной души. Кощунственные, сатанинские пассажи в книге тоже раздражали. Если не веришь в Бога, это ещё не повод кадить дьяволу. Он устал и разнервничался, сам не понимая — почему. Увидел на трюмо небольшой сафьяновый томик Готье, забытый Эммануэлем. Открыл.
Sur une gamme chromatique, Le sein de perles ruisselant, La Venus de l'Adriatique Sort de l'eau son corps rose et blanc… Les domes sur l'azur des ondes, Suivamt la phrase au pur contour, S'enflent comme des gorges rondes Que souleve un soupir d'amour. L' esquif aborde et me depose, Jetant son amarre au pilier, Devant une fasade rose, Sur le marbre d'un escalier… [2]2
Чарующая красота стихов волной омыла его душу. Эммануэль часто читал эти строки. При воспоминании об Эммануэле Морис почувствовал прилив теплой нежности и одновременно отвращение к себе. Господи, что он делает? С досадой отбросив толстый фолиант на тахту, Невер нервно встал и прошёлся по комнате.
На следующий день он вернул книгу Нергалу, сказав, что прочитанное его не увлекло, и отказался посещать их сатанинские сборища. Нергал смерил его злым взглядом, но ничего не сказал. Невер постарался забыть этот неприятный инцидент и сатанинскую книгу, но некоторые строки и сцены из прочитанного глубоко врезались ему в память и часто вспоминались, вызывая саднящее телесное возбуждение.