Клеймо дьявола

Михайлова Ольга А.

Возвращаясь с похорон, Морис, знаком попросив Эммануэля следовать за ним, свернул по коридору к комнате Гиллеля. Тот только что пришёл и ещё не успел раздеться. Казалось, он не удивился их приходу, но взгляд его был сумрачен и хмур. Морис плотно затворил дверь.

— Нам нужно поговорить, Гиллель.

Хамал уставился на него, несколько минут молчал, потом тихо вздохнул. Он уже всё понял. Безнадёжно и уныло проронил:

— Говорите, мсье де Невер.

Тот высказался без обиняков.

— Вы безошибочно узнаёте, кто и что думает. Не знаю, как и откуда, но вы понимаете чужие мысли. Я понял это, когда вы, первый раз выпив со мной, помните, после коллоквиума, стали оспаривать

сначала то, что я говорил, а потом… то, о чём я никому не говорил. Вы не могли сказать то, что сказали, не зная моих мыслей. Я начал наблюдать за вами. Видимо, вы прочли и мысли Ланери о его намерении спросить меня по истории. Я видел изумление Уильямса, когда Вы отвечали на его вопросы, а чему изумляться, как не тому, что вы прочли, вероятно, его же мысли и, слегка перефразировав, их же ему и преподнесли? Не так ли? Я вспомнил, что вы в первый же момент по приезде шарахнулись от Виллигута. После вы также шарахнулись и от Лили. Вскоре я понял, почему. Я прав?

Хамал угрюмо посмотрел на Невера. Чёрт бы побрал этого красавца! Кто бы мог подумать, что у него хватит ума сообразить! Гиллель Хамал был дьявольски умён, но никогда всерьёз не думал о чужих мозгах, и мысль о том, что его могут просто понять, вычислить его способности — даже в голову ему не приходила. Тем более — этот херувимчик… Но что теперь делать? Начни он всё отрицать, неизвестно, что из этого выйдет. Хотя, конечно, Невер — не Нергал, а Ригель — не Мормо… Молчание затягивалось. Истолковав его, как подтверждение своей догадки, Невер спросил:

— Что вы поняли сегодня? Кто это сделал и зачем?

Хамал опустил глаза и глубоко вздохнул. Дьявольщина. Он проиграл и понимал это.

— Я не знаю, Морис, — Гиллель развалился в кресле и, предваряя возражения Мориса де Невера, желчно и методично продолжил, — вы недоумевали, вспоминали покойную недобрыми словами и откровенно радовались её смерти. А в остальном ваши мысли поглощал ваш ночной флагеллационный эпизод. Не буду распространяться, к делу это не относится. — Он насмешливо и гадко улыбнулся. — Эммануэль вообще ни о чём, как я заметил, не думал, но был чем-то потрясён. Мормо всегда думает, что говорит, но редко говорит то, что думает. Однако сегодня его слова с мыслями не расходились. Он расстроен. Нергал ничего не думал о покойной, но был погружен в размышления, что лучше заказать к ужину — телячий шницель по-тоскански, ростбиф, рагу ди монтоне или свиные отбивные, в итоге, по-моему, остановился на отбивных. Если нужно, можно уточнить. Риммон вспоминал какую-то прогулку с синьориной ди Фьезоле и ликовал почище вашего. Сама синьорина ди Фьезоле размышляла о загробной участи души убиенной, а Бенедикт Митгарт думал о каких-то закладных. Ну, что думал Виллигут, я опущу. Мисс Утгарт считала покойную особой легкого поведения и презирала, а мисс Хелла и мисс Эрна думали, что та получила по заслугам. При этом, у мисс Патолс были ещё некоторые мысли в отношении вас, мсье де Невер, о чём, впрочем, умолчу, хотя и замечу, что они немало развлекли меня… — Гиллель снова гадко хихикнул. — Я еле сдержался, чтобы не нарушить хохотом кладбищенский ритуал.

Из кривляний и издёвок Хамала Морис де Невер вычленил лишь то, о чём Гиллель не сказал.

— Скажите, о чём думал Генрих, я настаиваю!

Глаза Хамала, и без того большие, распахнулись вполлица и заискрились. Он со злой иронией взглянул на Мориса де Невера, и с глумливой усмешкой уступил его домогательствам.

— Ну, что же, если настаиваете… Он думал о вас, Морис, ему хотелось отдаться вам. Он думает, что вы с Ригелем любовники, и ревнует. Он считает вас красавцем, и влюблён в вас, как кошка. Однажды в бане он видел ваши гениталии, они перевозбудили его и с тех пор он мечта…

— Тьфу! Бога ради!!

Хамал с мстительной и ядовитой усмешкой пожал плечами, театрально разведя руки в стороны.

— Вы же настаивали…

Вообще-то, дорогой Морис, запомните на будущее, умные люди настаивают только на лимонных корочках, иначе настой царапает горло…

Невера замутило, но он сумел взять себя в руки.

— Значит ли это, что никто из них не причастен к убийству?

Хамал высокомерно и зло улыбнулся.

— Это значит, что господин Ригель, присутствующий здесь, прав, когда думает, что убийца доволен содеянным, и не слишком обременён угрызениями совести и мыслями о совершённом. Мне не хотелось бы излишне смущать вас, Эммануэль, — продолжал мягче Хамал, обращаясь уже к Ригелю, — но должен заметить, что вы — единственный человек на курсе, в чьи мысли никогда не стыдно заглянуть.

Эммануэль смутился, опустил голову и потому не заметил, как покраснел Морис де Невер.

Глава 10. Бог весть — кто, но главное — как?

«В обществе нужно лгать, притом настолько тонко,

чтобы вас не заподозрили во лжи и не стали презирать,

как бездарного фигляра, затесавшегося в труппу отличных артистов».

Никола Шамфор.

У того, кто проводил бы с похорон Августа Мормо и Фенрица Нергала, была бы возможность убедиться в правоте слов Гиллеля Хамала. Но их никто не проводил, и оба они уединились в кабинете Мормо.

— «De Sagis et eorum Operibus», «Philosophia Sagaria», «De Pestilitate», «Amentium», — Нергал лениво читал названия толстых запылённых фолиантов, украшавших книжные полки кабинета Мормо. Хозяин кабинета лежал тут же, на тахте, глядя в потолок. — Чёрт возьми, Аугустин, ты, как я посмотрю, интеллектуал.

Мормо не был польщен похвалой.

— Заткнись, Фенриц.

— Ой, прости, я и забыл, что ты в трауре. Что-то долго не несут отбивные, я голоден, как волк, — Нергал в нетерпении выглянул в коридор.

— Ты — грубое животное, Фенриц. — Мормо перевернулся на тахте лицом вниз.

Нергал прыснул.

— Ну, что же поделаешь… — он налил в бокал коньяк и поглядел сквозь него на закат. — Кстати, я убежден, что, по меньшей мере, половина наших дорогих сокурсников уверена, что Лили укокошили мы с тобой — вместе или порознь.

Мормо не изменил позы и ничего не ответил. Дверь распахнулась, и слуги внесли подносы. Фенриц, повязав салфетку на грудь так, что сзади торчали огромные белые эрзац-уши, дублирующие его собственные, вооружился ножом и вилкой. Мгновенно расправившись с двойной порцией отбивных, стянув при этом ещё и солидный кусок свинины с тарелки Мормо, он отдал должное трюфелям и картофельной запеканке. Затем, памятуя мудрость Брийя-Саварена, что ужин без сыра, что девица без глаза, на закуску, pour la bonne bouchе, «на закуску», с тихим блаженным урчанием съел кусок нежнейшего сливочного сен-нектера величиной с кулак Голиафа и — потребовал кофе.

— «Paramirum», — прочёл он вслух название фолианта, лежащего на комоде. Подтянув к себе инкунабулу, углубился в чтение, методично чередуя коньяк и кофе, заедая их свежайшими булочками со взбитыми сливками.

— Фенриц… — Мормо неожиданно приподнялся, взглянув на Нергала воспалёнными глазами. — Кто это сделал?

Нергал допил коньяк и запихнул в пасть последнюю, десятую булочку.

— Не знаю. Послушай-ка, что говорит Парацельс о воздействии воли на расстоянии. «Что касается восковых изображений, создаваемых, дабы помочь воображению, замечу, что человек, желающий навредить своему врагу, может сделать это. Я могу заключить дух своего врага в изображение и потом ранить и калечить его воздействием моей воли, и таким способом тело моего врага будет повреждено и изувечено. Сила воли есть главное в медицине. Изображения могут быть прокляты, и наводить на тех, кого они представляют, лихорадку, падучую, апоплексию и смерть». Любопытно…