Клеймо дьявола
Шрифт:
Когда их глаза привыкли к мраку, в лунном сиянии проступили капители колонн и поручни мраморных перил Зала Тайн, вдруг где-то глухо звякнули литавры и раздались невнятные голоса, что-то певшие хором. Из-под крохотной двери в левом коридорном спуске, который они не замечали раньше, пробилась полоска тусклого света. Осторожно спустившись по ветхим сбитым ступеням, они приблизились к дверному проёму.
Морис протянул дверь на себя, но щеколда была опущена. Он достал нож. Лезвие, пройдя в щель между ручками, приподняло задвижку. Дверь открылась. Проскользнув внутрь, они оказались на лестничном пролёте, плавно спускавшемся по стене и оканчивавшемся где-то внизу, во тьме. Освещён
По обе стороны от саркофага поднялись двое, медленно сдвинули крышку, положив её поперек гроба. Внутри был непроглядный провал и сверху, с отодвинутой крышкой, гроб выглядел как крест. Ещё двое, поднявшись на возвышение, замерли по обе стороны от статуи.
К изножию гроба был подведён некто, укутанный чёрной мантией. Медленно поднявшись по ступеням и остановившись у гроба, он сбросил её, оставшись обнажённым. Его лицо прикрывала только алая шелковая маска. На сгибе локтя чернело родимое пятно. Переступив изножье, он по ступеням, которые вели внутрь, исчез в гробу. Двое в мантиях вновь перевернули крышку, закрыв гроб, и спустились вниз по ступеням.
Свет стал тусклее, стоящие внизу опять забубнили что-то о пробуждении плоти и отрицании прошлых заблуждений, о радостях жизни и небытии смерти.
У Ригеля кружилась голова, першило в горле, ныли колени.
Прошло несколько томительных минут.
Вдруг глухой удар потряс саркофаг изнутри.
Крышка отлетела, с грохотом соскользнув вниз по ступеням. Изнутри показался голый адепт, судорожно цеплявшийся руками за воздух. Двое, замерших в тени статуи, поймали его за запястья. Ещё мгновение — и он оказался подвешенным, словно распятым, на рогах статуи, козлиная борода которой уперлась ему в грудь. Из гроба показался высокий худой человек, укутанный в чёрное, в шлеме с рогами. Скорее почувствовав его, чем увидев, распятый адепт беспокойно задергался и захрипел. Рогатый же, словно не слыша, приблизился к нему и, распахнув мантию, приник лоном к его ягодицам.
Дальнейшее Эммануэль помнил смутно.
В спёртом воздухе кружились дурманящие испарения, собравшиеся внизу опять что-то запели, одновременно вздымая руки, адепт хрипел и стонал, извиваясь всем телом. Наконец Рогатый, издав какой-то утробный вой, отодвинулся от своей жертвы. Замерев на возвышении, он оглядел собрание и, величаво сняв шлем, встряхнул густыми пепельными волосами.
Ригель узнал Фенрица Нергала.
Глава 7. Спёртый воздух
«Я, кажется, с ума сойду от этих диких оборотов…»
— L'Air Epais, это l'Air Epais… Спертый воздух… — услышал Эммануэль невнятное бормотание де Невера, который, сдавив его запястье, словно тисками, потянул
— У тебя есть вино?
— Что это было?
По лицу Мориса пробежала судорога, и глаза его, на миг вспыхнув, помертвели.
— Я же тебе сказал, это l'Air Epais.
— При чем тут спёртый воздух? Что это было?
— Боже мой, Эммануэль, не мучь меня. Дай вина. «Спёртый воздух» — это герметический ритуал, говорят, тамплиерский, — наполнив бокал почти до краев, Ригель протянул его Морису. И тут же, ощутив страшную сухость во рту, налил и себе. Вино освежило нёбо и немного согрело кровь.
— А что ритуального в этой мерзости?
— Ну, утверждается, что L'Air Epais отрицает-де смерть и боготворит жизнь, помогая адептам преодолеть идею умирания, превратив орудия смерти в инструменты наслаждения и жизни. Гроб, главный ритуальный атрибут, содержит олицетворение вожделения, порождающего новую жизнь. Название «Спёртый воздух» подразумевает и специально нагнетаемую атмосферу церемонии, и гробовую затхлость.
— И смердело там к тому же гадостно. Меня все время тошнило. А причем тут «порождение новой жизни»? Когда это содомит рождал от содомита?
— Если бы посвящали тебя или меня, — в гробу была бы женщина.
— Мой Бог… Я узнал Нергала. Хм, и он еще говорит о своей голубой крови…. Не знал, что он мужеложник.
Невер усмехнулся.
— А он и не мужеложник. Когда он говорит о чистоте своей голубой крови, он имеет в виду, что является достойным наследником своего отца, деда и прадеда. И это правда. Чистота крови — великая вещь. Его прадед был колдуном, разрывавшим могилы и скупавшим тела висельников. Дед был чёрным магом и оборотнем, а отец — настоящим чудовищем а ля Жиль де Ре. И погиб куда как загадочно. Фенрица нельзя даже назвать выродком. Он — не вырождение, а напротив — истинная цветущая ветвь древнего ублюдочного рода.
— Но ведь там, в подземелье, он…
— Там содомитом был, видимо, сам адепт. Хотя… если у Нергала против него зуб…
— А кого посвящали? Ты узнал его? Мне показалось, это Генрих.
Невер промолчал, вновь наполнив свой стакан.
— А что за статуя там была? С рогами.
— Бафомет, разумеется.
— Кто?
— Дьявол.
— Ничего омерзительнее не видел. И они… все эти ритуалы… Это всерьёз? Они верят в… Сатану?
Невер пожал плечами.
— Для таких людей, как наш Нергал, вся эта дьявольщина, наверное, просто антураж различных степеней извращённости, от безобидной театрализованной драмы до настоящих гнусностей. Все зависит от личных пристрастий. То, что мы видели, в общем-то, чепуха. Но есть ведь и sacrifice humanun.
Эммануэлю показалось, что он ослышался.
— Что?! Человеческое жертвоприношение? Ты шутишь?
— Нет. Я полагаю, что Мормо и Нергал всё же, скорее, клоуны, чем палачи, но…
— А откуда ты знаешь смысл всех этих бесовских ритуалов? Нергал предлагал тебе участвовать в этом? Ты изучал это? Невер поднял глаза на Эммануэля.
— В уме тебе не откажешь. Да. Он сначала пытался затянуть туда всех отпрысков аристократических семей. Я сластолюбив и жаден до удовольствий, но, наверное, слишком эстет для того, что предлагает Нергал. — Морис помолчал, потом, заметив взгляд Ригеля, спросил, — почему ты так смотришь на меня?