Клеймо дьявола
Шрифт:
Куратор сразу согласился удовлетворить его просьбу, поинтересовался, не хочет ли поменять спецкурс и его друг Мормо, любезно осведомился, не нужно ли организовать для них несколько дополнительных занятий с профессором Триандофилиди, чтобы они догнали остальных? Нергал был польщён такой предупредительностью. Но окончательно очаровало его любезное приглашение куратора на ужин — для него и Мормо — и обещание показать подлинные записи знаменитого Агриппы Неттесгеймского, о котором сам Нергал был наслышан, но книг которого нигде не находил.
Мормо, услышав от Нергала о состоявшемся разговоре и приглашении, тоже был доволен. Куратор, властный и деспотичный, был для факультета настоящим тираном. Обрести его покровительство было более чем желательно. За несколько минут до назначенного часа оба они стояли напротив двери, ведущей в апартаменты
То, что оказалось за массивной дубовой дверью, ошеломило обоих. Выросшие в богатых домах, Нергал и Мормо, тем не менее, были просто подавлены окружающей куратора рафинированной роскошью — изысканной и утончённой. Картины на стенах, старинные и фривольные, приковывали взгляд белизной обнаженных женских тел и игривостью поз, и стоили — это было понятно и профану — баснословно дорого. С трепетом разглядывая инкрустированные драгоценными камнями панно-десюдепорты, многочисленные зеркала с изящными рамами в легких рокайльных завитках в виде резвящихся амуров, рассматривая причудливые узоры на парче, которой были обиты диваны и кресла, узоры, повторявшиеся в позолоченных орнаментах потолочной лепнины, шелковых обоях и тяжелых портьерах, — Нергал и Мормо на четверть часа утратили дар речи.
Впрочем, куратор, игравший роль гостеприимного хозяина, вовсе не нуждался в словесно выраженных восторгах. Он принял их в широком парчовом халате, напоминавшем жюсокор времен Регентства. Лениво раскинувшись на диване, угощая их и подливая им пурпурное тягучее вино, оставлявшее на стенках бокалов полупрозрачный маслянистый след, он добродушно болтал.
— Три четверти всех зол мира — следствие следования морали и дурацких размышлений. Святое простодушие инстинкта — вот единственная реальность в нашем иллюзорном мире. Когда человек оставляет нелепое и глупое стремление к идеальному и отдаётся инстинкту, его организм начинает жить нормально. Только благодаря инстинкту мы ещё сохраняем остатки разума и не ходим на четвереньках.
Неожиданно прервав самого себя, Вил спросил у Фенрица, действительно ли тот приходится внуком Милкому Нергалу? Нергал кивнул. Куратор поднялся и, подойдя к шкафу, вынул оттуда несколько книг, протянув их Фенрицу. Что? Книга Черных месс альбигойцев? «Завещание, излагающее в двух книгах всеобщее химическое искусство»? «Демонические ритуалы» Раймонда Люллия? Рукописи Агриппы Неттесгеймского? «О ядах» Арнальдо де Виланова? Книги Александра Сетона Космополита? Прочтя названия, Нергал изумленно поднял глаза на куратора. Да ведь это… он ошеломлённо заморгал.
— Довольно редкие издания, не правда ли?
Больше всего Нергала поразило, что он держал в руках несомненные подлинники. Куратор между тем продолжал непринужденную светскую беседу, из которой и Нергал, и Мормо не могли не сделать одинаковых выводов. Вил был прекрасно осведомлён не только о каждом из них, но и обо всём, происходящем в Меровинге. Беззлобно подтрунивал над Ланери, был в курсе похождений фройляйн фон Нирах, знал и о Чёрной Мессе в апартаментах Мормо.
Фенриц и Август переглянулись. Ни один из них не был склонен подозревать другого в доносе, тем более, что рыло было в пуху у обоих. Нергал положил было непременно разобраться с Лили, очевидно, передавшей всё куратору, хотя он не мог понять, зачем ей это делать, но тут Эфраим Вил, будто невзначай, проронил замечание о том, что Фенриц совершенно напрасно в тайной молитве Бафомету произносит формулу Adraxar трижды. Достаточно и одного раза. Нергал замер с полуоткрытым ртом. Как же это?… Ведь… Воля ваша, этого никакая Лили знать не могла.
Плотоядно улыбаясь розовыми, полноватыми губами, казавшимися немного чужими на узком, суровом лице с резко изогнутым горбатым носом и изломанными посередине густыми бровями, окаймлявшими чёрные и круглые, похожие на совиные, глаза, куратор заметил, что черномагический ритуал проходит куда более величественно, если снабдить его некоторыми специфическими атрибутами. Например, дивными ароматическими веществами, о которых говорит Виланова, и замечательными травами, которые, кстати, и растут-то круглый год здесь же, у Меровинга, на болотных кочках. Их описание Нергал найдет у Люллия. Он же, Вил, всегда будет рад помочь советом. Кстати, он не может одобрить снобизм Нергала. Почему на мессы не приглашены Бенедикт Митгарт и Генрих Виллигут? Великий герметический принцип не делит людей по крови или состоянию! Нергал почесал за ухом. Пожал плечами. Почему бы и не пригласить? А
По лицу Эфраима Вила пробежала судорога.
Неожиданно в завершение встречи куратор сделал Нергалу и Мормо королевский, сказочный подарок. Вынув из ящика секретера связку больших, отливающих зеленоватой патиной бронзовых ключей, он разрешил им распоряжаться Залом Тайн, расположенным под Анфиладой Мрачных залов, и подвалом под ним. Это помещение всё равно пустует, и никем не используется, снисходительно пояснил он, почему бы молодежи не поразвлечься там вечерами?
…Заколов рыжие волосы драгоценной заколкой с изумрудами, оправив кружева на батистовых манжетах, Лили фон Нирах прошлась по лестничному пролету. Из бокового прохода появилась мисс Эрна Патолс. Из подслушанных мужских разговоров и недоумений, которые высказывали Симона и Эстель, обнаруживая, что их соседка не появлялась у себя в спальне несколько ночей кряду, мисс Патолс знала о похождениях Лили. Впрочем, гораздо больше Эрна доверяла собственным глазам. Ещё в детстве она удивляла служанок непонятными исчезновениями из запертых комнат. Осознав же свой дар проходить в полнолуние сквозь стены, она начала пользоваться им планомерно и целенаправленно, не утруждая себя исследованием причин столь неординарного умения. Страшная ненасытность Лили во время её странствий по мужским спальням удивляла Эрну, то, что эта дурочка была готова задарма отдаться каждому, уже не изумляло, а не на шутку бесило, следующее же за подобными связями мужское недомогание было непостижимо и пугало.
Было во всем этом что-то странное, господа…
Они заметили друг друга именно тогда, когда из галереи вышла мисс Хелла Митгарт. Эрна не произнесла ни слова, но на её лице различимо отпечатались слова «рыжая потаскуха» и «чёртово страшилище». По лицу Лили столь же легко можно было прочесть: «жалкие голодранки». По лицу мисс Митгарт нельзя было разобрать ничего, но стоило мисс Эрне и фройляйн Лили свернуть в галерею, как во взгляде мисс Хеллы, которым он проводила их, проступила лютая ненависть.
Но вскоре выражение её лица смягчилось. Аристократизм Хеллы был врождённым, она умела не показывать своих чувств. Просто на этот раз источник впечатлений был слишком обилен. Она тихо спустилась по лестнице к спальне брата. Постучала, но ответа не последовало. Должно быть, Бенедикт был уже в аудитории. Она повернулась и тут увидела в конце рекреации Мориса де Невера.
Он тоже заметил её. Галантно поклонился, даже завязал разговор, был подчеркнуто вежлив и внимателен. Мориса, в отличие от его сокурсников, мисс Митгарт вовсе не отпугивала. Для него её уродство было завораживающим, колдовским и чарующим. Иногда ему казалось, что на сказочную принцессу кто-то надел маску уродливого кобольда, но стоит снять её… При встречах с Хеллой Морис не изображал обычного мужского восторга перед женщиной, но выражение его лица становилось простым и человечным, немного грустным, исполненным ненаигранного сочувствия и понимания. Хелла слушала его, механически отвечала, на прощание они раскланялись. Он легко сбежал по лестнице вниз. Хелла же несколько минут, прислонившись к колонне, глядя ему вслед, стояла неподвижно.
Потом спустилась в аудиторию.
Однако красавец Морис де Невер в эти месяцы был объектом не только женских восторгов. Генрих Виллигут с того часа, как впервые увидел его у ступеней Меровинга, потерял голову. Его учитель и наставник Филипп Ленаж, отрывший ему все упоительные тонкости и изысканные прелести однополой любви, утончённых услад рафинированных греков и мужественных римлян, был в своё время изумлен удивительным искусством своего подопечного. Генриху достаточно было всего нескольких минут, чтобы привлечь желаемого партнера. Ничем внешне не примечательный, он, тем не менее, легко покорял сердца, совращая подчас и тех, кто не имел ни малейшей склонности к содомии, просто привораживал и околдовывал мужчин. Дар Генриха, осознаваемый им самим, был предметом его тайной гордости. Внимательно оглядев своих сокурсников по Меровингу, Генрих с первого же мгновения избрал в любовники Мориса де Невера, чья завораживающая красота очаровала его. Не пропуская ни одного банного дня, то — застывая в созерцании, то — корчась в пароксизмах неутоленной страсти, он пожирал глазами прекрасный торс и возбужденную плоть Мориса. Представляя себя в его объятьях, он просто задыхался от предвкушения наслаждения.