Клеймо дьявола
Шрифт:
— … Вздор, Невер! Чтобы девушки, или Ригель, или я? Не умею я ни в кого превращаться!! Вздор это всё. — Риммон был просто шокирован. Помолчав несколько мгновений, он добавил тише, — в любом случае, если оборотень и есть — он всего только один… — он неожиданно осёкся.
— Эрна? — Хамал наклонился над Риммоном. Его глаза странно блеснули. Он и сам знал это, но предпочитал не распространяться. — Почему вы о ней вдруг вспомнили?
Риммон восторженно поглядел на Гиллеля.
— Действительно мысли читает…
— Риммон, умоляю вас, сейчас не до пустяков!
— Ладно-ладно. Я просто вспомнил,
— Ну и что?
— А ничего. Просто, когда Эстель меня позвала, и я понял, что они хотят, я наружную дверь в их гостиную запер. Запер и засов задвинул. Она, что, сквозь стену прошла? — Хамал и Невер ничуть не удивились сообщению, но Эммануэль недоумённо взглянул на Сирраха, — а Митгарт? — неожиданно спохватился Риммон. — Я своими ушами слышал пистолетный выстрел в его комнате на Рождество. Сказал, вешалка упала. Как будто я не отличу звук падения вешалки от выстрела… И мой Рантье, как увидит его или Нергала, захлебывается лаем, аж шерсть искрит на загривке! С чего бы это?
— А… Эстель? — Хамал не сводил с Сирраха тёмных глаз.
— …Что… что… Эстель? — растерянно прошептал Риммон.
Хамал молча ждал, не сводя глаз с Сирраха. Риммон занервничал.
— Ваша Эстель — принимает чужой облик, не так ли?
— …Моя… моя Эстель? Вы с ума сошли, Хамал!! Никакой она не оборотень! Ничего подобного, просто баловство! Ну, просто… в полнолуние иногда… полетает на метле. Сущие пустяки это, уверяю вас. Не умеет она принимать чужой облик… я бы знал. — Торопливой скороговоркой пробормотал Риммон.
Невер, Хамал и Ригель потрясённо переглянулись. Сиррах поспешно продолжил:
— А малютка-Симона?!! Вы когда-нибудь слышали, как она гадает на своём хрустальном шаре? Это же дьявольщина!
— Мне казалось, что вы и сами, Сиррах, в некотором роде — адепт дьявола. — Хамал сморщил нос и впился глазами в Риммона. — По крайней мере, вы-то уж нергаловы чертослужения посещали, это точно.
— Я? Чёрта с два! — Сиррах даже задохнулся от возмущения. — Ну, был там пару раз от скуки. И что? После той фенрицевой мерзости на этой…как её… их мессе, его скандала в борделе и попытки отравить моего пса, — я послал негодяя ко всем чертям собачьим с его дьяволом и ночными оргиями!!
— Фенриц пытался отравить вашего Рантье? Зачем, Господи? — Хамал даже привстал от удивления.
— Понятия не имею, но я случайно увидел, как он бросил в тарелку псу кусок мяса. Хорошо, что собаку выгуливали. Выскочила крыса, схватила кусок — и тут же в корчах издохла. Свинья ваш Нергал.
Хамал задумался.
— Свинья? Он вообще-то вервольф. Впрочем, одно другого, безусловно, не исключает. А ваш Рантье…извините, я не разбираюсь в породах, кажется, лайка?
— Ну что вы, Гиллель! Рантье — овчарка, волкодав.
— А-а-а…
— Подумать только! — вернулся к теме Сиррах. — Я не поверил Митгарту… Фенриц — свинья. Ну, можно напиться. С кем не бывает? Но избить несчастную Жанет? Ещё и упиваться этим? Ударить женщину? Я просто поверить не мог… — На лице Риммона отпечаталось полное недоумение и жесткое неприятие фенрицевых забав. — Но теперь всё ясно…Волк — он и есть волк.
Хамал, закусив губу и побелев, промолчал, с трудом слегка кивнув головой в знак согласия, а что
— Мерзость, конечно, но Фенриц есть Фенриц.
Его поддержал и Эммануэль, заметивший, что сочетание в инфернальной натуре Нергала черт свинских и волчьих при всей их внутренней антиномичности — вопрос сугубо академический.
— Ну, а что вам напророчила Симона, Сиррах? — Невер был явно заинтригован.
Риммон снова замялся.
— Предсказали ему всего-навсего денежные расходы и опасность пожара, поразило же нашего дорогого друга совсем не это. — Хамал улыбнулся, радуяnbsp;сь возможности сменить неприятную для него тему. Риммон смотрел на него с выражением экзальтированного восторга. — В его прошлом обнаружились наилюбопытнейшие факты. Когда ему их изложила Симона, он и сам стал наводить справки. Всё подтвердилось, не так ли, Сиррах? Его отец — Бегерит Риммон — обладал феноменальной меткостью, проще говоря, не промахивался вообще никогда. А мать Сирраха заклинала пламя, подчинявшееся ей, как змея — факиру. Впрочем, надо отдать должное Сирраху — он действительно, рано осиротев, ни о чём не знал. Симона через свой хрустальный шар может разглядеть забавные вещи… Кстати, Риммон, вы ведь тоже феноменально метки, не правда ли? Третьего дня вы подстрелили лису с шестидесяти ярдов.
— Вы не правы, Хамал. — Риммон погрустнел, нахохлился, выглядел жалким и несчастным. — Я промахнулся. Эстель хотела лисицу с мордочкой на воротник, и попасть надо было в глаз, я же на полдюйма скосил влево. — Он уныло подпёр рукой подбородок. — Я, наверное, позор всего рода. И, уверяю вас, Гиллель, это не первый мой промах. Нет у меня никакой особой меткости, увы. Вот мой покойный брат Менкар, вот тот, и вправду, стрелял, как бог. А я — нет. Были случаи пару раз, стыдно признаться, когда я и вовсе не попадал.
Эммануэль всё это время молча прислушивался к разговору. Упоминание о Симоне слегка царапнуло его душу, но сильной боли он не ощутил. Он осторожно взял в руки ружьё Сирраха. Инкрустированное серебром, это было очень дорогое оружие. На прикладе белела небольшая табличка с гравировкой «Киммерис Риммон». Сиррах из-за его плеча показал на надпись, пробормотал: «это ещё от деда», и потянул к себе приклад. Эммануэль, зацепившись длинными пальцами за курок, не смог сразу вытащить их из куркового круга. Прогремел выстрел. Дуло, оказавшись направленным на Невера, дымилось. Всех парализовало. Испугаться никто не успел. Тишину рассёк повелительный крик Мориса:
— Бросьте ружьё!!!
Риммон не бросил, а скорее просто выронил приклад из ослабевших рук на стол.
Дальше произошло нечто невообразимое и совершенно невозможное.
На фоне зеленого сюртука мсье де Невера потрясенный Хамал увидел… пулю, замершую в дюйме от тела Мориса. Глаза Невера вспыхнули огнём и тут же погасли. Пуля исчезла, а ружьё, будто подброшенное невидимой рукой, слетело со стола, с грохотом ударившись о стену. Насколько минут никто не мог сдвинуться с места. Наконец, Риммон, глубоко вздохнув, оторвал занемевшие ноги от пола и, наклонившись, поднял с пола то, что было ружьём. Приклад разлетелся в щепки, дуло было страшно искорёжено. Курка не было вообще.