Клеймо на душе
Шрифт:
— Заехал к родителям, взял у них комплект. Они поддержали мое мнение, что тебе не стоит одной на операцию ехать, — тоном, который четко давал понять, что ей не выставить его отсюда и бульдозером, заявил Дан.
И вдруг стянул свитер через голову…
— Ты что творишь? — прохрипела, еще больше ошалев, и начала моргать.
— Не спать же мне в одежде, а выезжать еще рано, клиника не так и далеко, — спокойно объяснил этот нахал, расстегнув джинсы. — Ты чего шляешься по квартире, кстати, отдыхала бы…
— Вот тебя только тут и не хватало, чтобы рассказать, что мне
Злость помогла? Ага, ври себе больше, это же лучший метод…
— С каких пор ты тут спишь? Напомнить, когда и как ушел? — хмыкнула, воинственно скрестив руки на груди, чтобы скрыть предательскую реакцию своего тела под тонкой футболкой. Да себе заодно напомнить, насколько зла на Дана.
— Малая, давай не будем глупо спорить, — как-то непривычно тихо и искренне попросил он в ответ, подойдя к ней впритык, с виной, которую в голосе не прятал. Обхватил горячими ладонями ее плечи, прижав Юлю к своей груди так, что она беспомощно в его шею носом уткнулась. — Оба же знаем, что ты на нерве. Не ври, я вижу, потому и не спишь. Надеялся, что удастся тихо войти, чтоб без скандала рядом быть и поддержать. А ты по квартире слоняешься, — коснулся ее макушки губами.
Блин! Ей бы вырваться, оттолкнуть его! Точно же знает, что Юле надо… А сил нет совсем для такого подвига. Сама не поняла, как прижалась крепче, спрятавшись в его руках, вдыхая запах его кожи. Такой любимый и отравляющий одновременно.
— Страшно, малая моя? — ничуть не смущенный тем, что Юля продолжает молчать, тихо спросил Дан, коснувшись губами уже уха.
Промолчала. Но легко кивнула.
— Не бойся, мой феникс, я рядом буду, сколько бы не гнала, — снова тихо прошептал Дан, потянув ее назад в кровать.
— Поздновато такими словами раскидываться, не кажется? — хмыкнула язвительно, но из объятий не вырывалась, позволила себя укрыть и пристроить в плотном кольце сильных рук.
Малодушно оправдывалась про себя тем, что сейчас не время тратить силы на препирания и споры, до операции считанные часы. А рядом с Даном сразу как-то спокойней стало. Зевнула, сама не поняв, как стали опускаться веки, вдруг показавшиеся очень тяжелыми.
— Если не начну сейчас, искупать еще больше придется, — все также тихо, словно хотел ее убаюкать и не желал нарушать сонную тишину, хмыкнул Богдан, прижавшись подбородком к ее виску. В этом сиплом шепоте даже ей был слышен сарказм и горькая ирония Дана над собой. — Но сейчас не мои желания важны. Хочу, чтобы тебе было спокойно…
Столько мыслей! И так хочется ехидно спросить, что же заставило настолько кардинально мнение и подход изменить? Неужели поверил? С чего вдруг…
Да и какая разница, в конце концов! Она не простила, и ждать его извинений уже не хочет!
Но в эти мгновения на Юлю навалилась такая сонливость! За всю эту рваную ночь, наверное. От тепла его тела, тесно прижатого к каждой ее клеточке, казалось; от тихого и мерного дыхания Дана, внушающего иррациональную уверенность, что на него
И Юля провалилась в сон до того, как успела бы дать волю своей язвительности.
Они проспали. Непонятно как! Ведь она будильник выставила на шесть утра! А ее Дан в восемь будить начал.
— Давай, малая, вставай, и так уже времени в обрез, — потянул с нее одеяло, мягко погладил по щекам, тормоша, пока Юля удивленно и растерянно моргала.
— Я же будильник на шесть ставила, — удивилась, еще мало ориентируясь в происходящем. Села, растирая ладонями лицо и чувствуя себя поразительно спокойной и отдохнувшей, чего давно не случалось.
— Вероятно, отключила на автомате, — Дан махнул рукой, заставив Юлю проследить этот жест и еще более удивленно заметить свой мобильный, лежащий у подушки, на которой они спали. — Я даже не услышал, прости, — с искренней виной глядя на нее, Дан тоже растер лицо, провел ладонью по волосам, будто и сам проснуться до конца хотел, а оно не выходило. — Не понимаю сам, всегда же просыпаюсь до семи, а тут, — развел руками. — Прости, Юль, — опять повторил.
Причем видно было, что искренен и не лукавит, готов на себя всю вину взять, что не совсем справедливо, будильник-то она отключила. Хотя тоже никогда такого не было, чтоб даже не отложилось в памяти… Мелькнула в голове, явно пользуясь ее расслабленным и еще сонным состоянием, предательская мысль: вот, что значит, когда вторая часть самого тебя рядом спит, та самая «половинка», не шляется где-то, превращая ночи в одинокие муки. Когда душа и сердце спокойны, то и голова отключается от тревог, чтобы там дальше не предстояло…
Сжала зубы, неистово придавила глаза, растерла уши себе даже с какой-то злостью, будто пытаясь избавиться от глупых мыслей. Разумеется, не сказала этого Дану.
— Я сейчас кофе сварю нам, взбодримся, — словно зная, о чем она думает, мужчина глянул на Юлю очень внимательно и без всякого веселья. Как-то пронзительно, будто в эту самую голову хотел заглянуть. — С завтраком вряд ли успеем.
— Есть не очень хочу, если честно, — вздохнула Юля, поднимаясь с кровати. — Я в душ быстро пошла, — избегая сейчас того, чтобы смотреть на него, направилась к шкафу. — И я все еще против того, чтобы ты со мной ехал, — проворчала уже в недра полок и ящиков.
— Ага, я помню. Но тут у меня свое мнение есть, — ничуть не смутившись, отозвался Дан, идя в сторону коридора и кухни в перспективе.
Юля фыркнула с сарказмом, но сейчас совершенно не имела времени, чтобы вновь начинать эти препирания.
Так и вышли, выпив кофе да закусив овсяным печеньем, которое она всегда любила. Запереть Дана в квартире, как и отправить его на работу, не вышло, он упрямо и упорно, настойчиво следовал за ней.
— Отец день в офисе просидит, проконтролирует все, нормально себя чувствует. Я с ним решил этот вопрос, — отмахнулся, когда Юля вновь про ответственность перед компанией заговорила. — Ты для нас обоих важнее.