Клеймо Сэкеттов
Шрифт:
Заговоривший со мной человек смерил меня циничным взглядом.
— Мне и прежде доводилось слушать фантазеров. Хорошо говоришь! — произнес он с издевкой.
— Мистер, последняя кровная вражда, в которой участвовала моя семья, длилась семьдесят лет. Последний из Хиггинсов умер с оружием в руках, но все же он умер.
Никто ничего не ответил, поэтому я спросил:
— На кого он работал?
Они только смотрели на меня. Мои беды их мало волновали. Но их нельзя было винить за это. У них, городских жителей, были семьи, свои проблемы, а я пришел сюда из дикой страны и был для них чужаком.
— Взгляните на его лошадь, — посоветовал бармен. —
Когда я привязывал своего коня, там действительно стояла еще одна лошадь. Не успел я открыть дверь, как в нескольких дюймах от моего лица пронеслась пуля и врезалась в дверной косяк. Полетели щепки. Одним прыжком я оказался на улице и бросился на землю, быстро откатившись в тень. Вторая пуля вонзилась в дощатый настил.
В темноте я откатился назад, встал на одно колено и приготовился стрелять. Но больше ничего не произошло. Как и в прошлый раз, все стало тихо и неподвижно. Напротив меня на другой стороне улицы стояли два деревянных домика и навес над дощатым полом. Рядом с ними рос кустарник и был еще один загон. Тут я вспомнил о той, другой лошади и пошел, чтобы взглянуть на нее. Она исчезла.
Лошадь увели прежде, чем я вышел на улицу, но уже после того, как я убил человека в салуне. Кто-то поджидал меня, стреляя из темноты с противоположной стороны улицы.
Когда я вернулся в салун, двое горожан уже ушли, скорее всего, через заднюю дверь. Бармен вытирал стойку, уделяя этому занятию слишком много чувства.
На печи стоял кофейник, а на столе вытянулся ряд кружек. Я взял одну и наполнил ее, устроившись так, чтобы не находиться на прямой линии от дверей и окон.
— Я должен кое над чем поразмыслить, и это касается вас, — сказал я бармену.
Он выпрямился и посмотрел на меня долгим, настороженным взглядом.
— Меня?
— Вы упомянули о той лошади в загоне. Когда я подошел к двери, меня чуть не убили.
— Если вы думаете, что это подстроил я… — начал было бармен.
— Думаю, что могли бы, если у вас есть на то веские причины. Сейчас мне нужно решить, какова в этом деле ваша ставка.
Он подошел ко мне.
— Мистер, меня зовут Боб О'Лиэри и я управлял барами от Доджа до Дэдвуда, от Томбстоуна до Сан-Антонио. Можете спросить кого угодно, и вам скажут, что я — человек слова. Я что-то продаю, что-то покупаю. Я не буду говорить вам о моих делах, но я никогда не убивал женщин, а также не имел ничего общего с теми, кто мог это сделать. Я вам уже сказал: ищите этого человека или этих людей, и я помогу вам веревкой… Не имеет значения, кто они.
— Хорошо, мистер Боб О'Лиэри. Пока мне придется поверить вам на слово. Но вы правильно рассчитали время.
— Мне не нужно рассчитывать ради вас время, Сэкетт. Подумайте немного, и вы увидите, что ваши позиции усиливаются. Поставьте себя на место человека, который убил вашу жену. Что он делает сейчас? Я вам скажу. Он очень боится… Он очень боится умереть. И боится не только вас — боится того, чему его собственные люди могут не поверить. Он сочинил для них историю. Сказал им, помните слова того ковбоя, что вы пытались убить его босса. Они приняли все за чистую монету, носятся по горам, стараются прикончить вас. Признайтесь, это куда более захватывающее занятие, чем пасти скот.
Но вы живы и заговорили. Вы рассказываете совершенно другую историю. Ему необходимо заставить вас быстро замолчать. Посмотрите, что получается, — продолжал он. — Этот человек едет один через суровые горы и леса. Видит вашу жену, которая ждет в фургоне. Она молодая, красивая. Может, он не встречал ни одной женщины в течение многих недель… а то и месяцев. Он разговаривает с ней, домогается ее, а она его отвергает. Потом он отбрасывает все приличия, и они начинают драться. В конце концов он ее убивает. Вероятно, у него и в мыслях не было совершать подобное, когда все началось. Но что же теперь делать? Мистер Сэкетт, у вас в руках до смерти напуганный человек. Он знает, как на Западе относятся к женщинам. Знает, что его собственные люди приготовят ему веревку, если до них дойдет то, что он сделал. Он обливается потом от страха, поэтому затаскивает ваш фургон туда, где, как он думает, его никогда не найдут, и поджигает. Он зовет кого-то из своих сподручных, показывает кровоподтеки и царапины и заявляет им, что вы пытались его убить, и теперь он хочет вашей смерти. Вероятно, предлагает и хорошее вознаграждение, хотя ему не обязательно это делать, так как у него верные люди — они действуют, отстаивая честь своего босса.
Боб говорил, а я слушал его не перебивая. Да, О'Лиэри, казалось, попал в самое яблочко.
— Он спешит назад, — продолжал рассуждать бармен, — и уничтожает все следы, разжигает костер, который поглощает все ваше имущество. Притом следит за тем, чтобы ветер отнес дым в сторону от места охоты. Ему нужно не только стереть все ваши следы, но и убедить всех, что вы всего лишь бродяга.
Он снова наполнил мою кружку.
— Сэкетт, позвольте мне сказать вам еще кое-что. Мне неизвестно, на кого он работает, но я знаю Дэнсера. Он обычно поднимается по тропе к Доджу. Он честный человек. У него тяжелый характер, но он из тех, с кем можно плыть по реке.
О'Лиэри стоял, держа в руке кофейник. В комнате горела только одна лампа. Ее свет подчеркивал глубокие морщины на его лице.
— Имейте в виду так же, что у него есть Сонора Макон, который так же блестяще управляется с огнестрельным оружием, как и любой из них, и у него есть Эл Забриски и Рейф Ромеро… Каждый из них расправится с вами так, что и глазом моргнуть на успеете. Для них не важно, кто вы такой и что вы сделали или не сделали.
Я поднялся и взял винтовку, которая лежала рядом со мной на столе. О'Лиэри подошел к лампе и погасил ее. Комната погрузилась во тьму.
— Ну, Сэкетт, — сказал он, — вы можете идти, если готовы.
В дверях я остановился, поблагодарил его и спросил:
— Вы думаете, что у меня нет никаких шансов, ведь так?
— Я всегда был охотником до проигранных дел, — улыбнулся О'Лиэри. — Но нет, честно говоря, я не думаю, что у вас есть хоть какой-то шанс… Если учесть, что против вас все люди из этого владения, а вы один.
Ветер дул сильнее, и пыль неслась вдоль улицы. Было уже далеко заполночь, и городок окутывала темнота и тишина. Когда я вскочил в седло, мой конь с большой охотой отправился отсюда прочь.
Пока я скакал к горам, вокруг не раздавалось ни единого звука, кроме цокота копыт моего коня. Чтобы не оставлять следов, я направил лошадь к горным откосам и, съехав с дороги, стал пробираться под деревьями. Когда я отъехал на несколько миль, то слез с седла, привязав коня и стянул сапоги. Сидя на одеяле, растер уставшие ноги и принялся размышлять над тем, как жизнь может завести человека в такой тупик.
Три недели назад у меня были любимая жена, имущество, и я ехал на Запад, чтобы там поселиться. Теперь у меня не было ничего и на меня охотились.