Клеймо Сэкеттов

Ламур Луис

Подложив под голову седло, я лежал и смотрел на звезды, которые сверкали сквозь вершины сосен. Именно тогда я поймал себя на мысли, как не хочется мне быть одному. Я не переставал думать о Тайреле и Оррине, желал, чтобы они были здесь, со мной. Если бы рядом были братья, я бы залил весь ад одним ведром воды.

Примерно на этих мечтах меня настиг сон, и во сне я снова мальчишкой бродил по холмам Теннесси, собирал с деревьев коконы медовой саранчи, а потом охотился на диких кабанов, которые свободно разгуливали по горным тропам. Мне снилась мама. Они сидела в своем старом кресле-качалке и смотрела, как мы, ребята, работали на полях. Рядом был отец. Он курил свою трубку. Он ушел на Запад, еще когда мы были детьми, много лет назад. Ушел вместе с людьми с гор — с Карсоном, Бриджером, Джо Миком, Исааком Розом и Джоном Коултером.

Долгое путешествие верхом утомило меня, кости болели, а мышцы ныли. Я так устал, что спал как убитый, пока кто-то не ткнул меня под ребра носком сапога. Я открыл глаза и только тогда понял, что проснулся слишком поздно.

На меня смотрели дула трех винтовок, направленные в голову. Надо мной стояли три крепких ковбоя, и в их глазах не были ни тени сочувствия.

Глава 7

Да, они застали меня врасплох! Об ответном ударе нечего было и помышлять. Даже если бы я мог отпихнуть в сторону две винтовки, третья прикончила бы меня на месте. Но терять мне было нечего. Я лежал не двигаясь, чтобы не давать им повода выстрелить. Потом медленно поднял руки и сцепил их за головой.

— Сигара в кармане моего жилета. Помогите закурить, — попросил я.

— Валяй, кури, — разрешил широкоплечий, хорошо сложенный парень лет двадцати пяти. — Любая собака имеет право затянуться в последний раз.

— Не будь ствол твоей пушки у моей головы, ты бы меня так не назвал. Легко быть храбрецом, когда твой противник связан по рукам и ногам.

Парень хотел что-то ответить, потом передумал, но я видел, как он взбешен, Куря сигару, я тянул время, судорожно соображая, что предпринять. Все трое выглядели порядочными людьми, и я сказал:

— Ребята, вы не похожи на тех, кто может убить женщину.

Можно было подумать, что я прошелся по ним кнутом.

— Что-что? Что ты хочешь сказать… Кто убил женщину?

— Ваша компания, — продолжил я. — Возможно, кто-то из вас. Вы убили мою жену и сожгли все, что у меня было. Теперь вы хотите убить меня, чтобы некому было задавать вопросы. Тогда все следы будут стерты, красиво и аккуратно. — Я посмотрел на них снизу вверх. — Правда, вам, трусам, придется жить с этим до конца ваших дней.

Один из ковбоев поднял винтовку, чтобы ударить меня прикладом по лицу. Такой удар мог быть смертельным. Но другой парень остановил его вдруг… Он почуял, чем оборачивается дело.

По реакции парней я понял, что задел их за живое, и ждал.

— Ты что-то говоришь про убитую женщину?

— Кого вы пытаетесь напугать? — Я вложил в эти слова все свое презрение к ним. — Вам чертовски хорошо известно, что в радиусе ста миль отсюда не найдется и пяти мужчин, за исключением вашей шайки, которые не набросили бы веревку на убийцу женщины. А это была моя жена, одна из самых красивых, самых замечательных женщин на свете.

Они молча смотрели на меня. Мои слова задели их за живое. Новость была ошеломляющей. Они поняли, что многого не знают. А может, мои слова были ответом на вопросы, которые они давно сами себе задавали?

— Меня зовут Телль Сэкетт, — сказал я. — Кое-где это имя имеет вес. Я приехал сюда с фургоном и великолепными мулами, со стадом, которое следовало за мной, и привез сюда свою жену. Мы были женаты всего полгода. Наше путешествие стало чем-то вроде медового месяца. Я оставил ее сидеть в фургоне у вершины горы Бакхед и поехал искать спуск к Тонто-Бэйсин. Когда я стоял нна краю утеса над рекой и мино любовался открывшимся пейзажем, кто-то выстрелил в меня. Я полетел вниз, сметая на своем пути камни, траву и кусты. Вот шрам на голове — он еще совсем свежий. Когда наконец я вернулся на стоянку, то там уже ничего не было… даже следов.

Так, лежа с сигарой во рту, я говорил, как никогда не говорил прежде. Я рассказал им о том, как нашел фургон, мулов, а потом и Энджи, как горел костер из моего имущества и как кострище испарилось, когда я снова вернулся туда. Мне было очень больно вспоминать об Энджи, но я все равно говорил о ней.

— Тот человек, который подбил вас, ребята, охотиться за мной, убил мою жену. И на своем лице он носит ее отметины. Я видел у нее под ногтями засохшую кровь и кусочки кожи. Сейчас этот «кто-то» потерял голову от страха. Ему нужно; чтобы я умер, иначе люди узнают о его подлости. Думаю, — прибавил я, — он не рассчитывал, что нам придется побеседовать. Ставлю пять против одного, что вам приказали застрелить меня сразу, как только увидите.

Тут я решил искусить судьбу. Пыл их, конечно, сбил, но… Сделав вид, что доверяю им, я поднялся, надел шляпу, а потом потянулся к кобуре.

— Оставь это! — прикрикнул первый ковбой, но я даже не удостоил его вниманием.

— Валяй, — сказал я. — Выстрел в безоружного человека — это достойно члена шайки, убившей женщину.

Он побледнел от ярости, но, как я и предполагал, парни оказались людьми порядочными. Мне доводилось пасти коров со многими такими ребятами — по-своему добрыми, работящими, готовыми прийти на помощь при виде несправедливости и броситься в драку за правое дело. Они не выстрелили. Я застегнул ремень и встал перед ними вооруженный, готовый стоять до конца, что бы ни произошло.

Как бы то ни было, но я достал свою удачу из дальнего угла, куда она забилась. Отступать я не собирался.

— Вас обманули, ребята, и вы бросились за мной в погоню. Я не виню вас. Теперь вы знаете правду, и если вы все же будете продолжать преследовать меня, то я начну преследовать вас.

Теперь они не слушали меня. Один из них посмотрел мне в глаза:

— То, что ты рассказал о своей жене, — правда?

— Я похоронил ее и поставил над могилой крест с надписью. Кое-что от фургона тоже можно отыскать. Я могу свести вас с людьми в Глоубе и других поселках, расположенных восточнее, где нас видели и знали, что мы отправились на Запад.

— Вы были в Глоубе?

— Мы с женой провели там двое суток как раз три недели назад — субботу и воскресенье.

Они переглянулись, и я заметил, что для них мой рассказ что-то означал, но я не мог сказать с полной уверенностью, что же именно. Молодой ковбой опустил винтовку, достал из кармана рубашки бумагу и табак и начал свертывать самокрутку.
–

— Не знаю, как вы, парни, — сказал он, — но у меня такое чувство, что лучше бы мне оказаться сейчас в Техасе.

Мне в голову пришла мысль,