Клеймо
Шрифт:
– Лучше бы позаботились о том, чтобы воспитать из учеников приличных людей!
– Основная проблема: группа преподавателей, которую представляет мистер Браун, заявила, что не желает учить Селестину. Это их решение, и оно не совпадает с моим, но я должен считаться со своими коллегами и представить вам факты как есть, – мрачно продолжает он. – Уверен, вы сами признаете: домашнее обучение – лучше, чем исключение из школы.
Вот тут мне поплохело, и я почему-то снова вспомнила о Кэррике – всякий раз думаю о нем, сталкиваясь с очередными проблемами жизни Заклейменной. Хотелось бы знать, как он. Не пойму: если о нем не сообщают в новостях – это хороший знак или дурной?
– Мисс
Она резко выпрямляется, когда внимание переключается на нее. Я смотрю на свою учительницу, недоумевая: это доброе дело или злое? Она хочет помочь мне или же старается не допустить меня в свой класс? Слезы колют глаза. Я сползаю все ниже, ниже. Всякий раз, когда кажется, будто я достигла дна, распахивается новый провал.
– Мне кажется, вам следует обдумать преимущества домашнего обучения, – говорит математичка. – Дома никто не отвлекает, она сосредоточится на подготовке к экзамену. Чем скорее она приступит к домашним занятиям, тем лучше для нее и для всех.
Собрание перерастает в ожесточенный спор, в итоге все остаются при своем мнении, и решено посмотреть, как будет разворачиваться ситуация. Мистер Браун со мной заниматься не будет, отказались и преподаватели французского и географии, так что пока мистер Гамильтон придумает, как их заменить, эти уроки мне предстоит проводить в библиотеке. В одном, по крайней мере, все заодно: через несколько дней интерес ко мне стихнет, журналисты разойдутся – странно, что до сих пор этого не случилось. Такое впечатление, что эту историю все еще активно обсуждают, находя все новые аспекты. Я понятия не имею, что обо мне говорят и пишут: я за прессой и телевидением не слежу, а родители ничего не рассказывают, не пускают этот ажиотаж за порог. Дом превратился в безопасный кокон, где я проживаю свое новое бытие день изо дня, и нам нет дела до других людей. Это необходимо: только так я сумею сжиться с новым существованием, а уж потом выслушаю превратные версии, которые носятся в мире. Но прошли две недели, а слухи все еще не затихли, и мне уже любопытно, что же такое обо мне говорят.
Из-за этого затянувшегося собрания я опоздала на английский. Когда я вошла в класс, все головы повернулись в мою сторону. Одноклассники таращатся, как будто впервые меня видят. Место Арта рядом с моим пустует, он так и не выглянул из своего убежища, где бы он там ни прятался. Слезы подступают к глазам, я поспешно их смахиваю, чувствуя на себе взгляды со всех сторон. На этом уроке я сидела одна и на всех следующих – тоже. Марлена отвела меня в сторону – убедившись сначала, что никто не заметит, как она общается со мной, – и принялась слезливо жаловаться, как я ее подвела, она за меня головой ручалась, а я – предательница. Во что превратилась ее жизнь с того дня, как она выступила свидетельницей защиты, это просто невыносимо, все присматриваются к ней с подозрением, словно она пыталась помочь Заклейменным. Однажды за ней целый день ходил по пятам фотограф. Ей за себя страшно и хотелось бы надеяться, что беда не стрясется с ней оттого лишь, что она попыталась дать мне положительную характеристику. Я старалась утешить ее как могла – ей ведь тоже несладко. На том мы расстались, понимая, что впредь она будет держаться от меня подальше. Она так и не спросила, каково приходится мне.
Следующий урок – биология, учительница не желает меня видеть. Только я села за парту, она зыркнула на меня и вышла из класса, а вернулась лишь десять минут спустя с мистером Брауном и директором Гамильтоном, у которого был окончательно затравленный вид. Директор попросил меня выйти с ним
– Селестина, – заговорил он, вытирая пухлые потные руки о полы пиджака. – На этом уроке у тебя будет физкультура. – Он посмотрел мне прямо в глаза и добавил: – Извини.
Знал бы он, как много значат для меня его извинения!
– Я думала, я проведу этот урок в библиотеке.
– Следующий. Я не могу разрешить тебе сидеть в библиотеке весь день.
Вот оно что. Учителя мрут как мухи.
Слезы подступили к глазам.
– У меня и формы с собой нет.
– Возьмешь казенную. Нечего на меня так смотреть, хоть ребята между собой и сплетничают, на самом деле форму регулярно отдают в чистку. Скажи Сьюзен, чтобы выдала тебе ключ от шкафчика.
Урок физкультуры состоит из 20 минут плавания и 20 минут в спортзале. В купальник я облачаться не собиралась: своего нет, а школьный – лучше умереть. И не потому, что мне его уродский фасон не нравится, а потому что в новом своем существовании я не хочу выставлять на обозрение свои шрамы. И мочить их тоже нельзя. Прошло всего две недели, они хорошо заживают, но я не стану плюхаться ни в горячую, ни в холодную воду. Честно говоря, вода, скорее всего, не причинит мне боль, да я бы и стерпела, просто не хочу, чтобы меня разглядывали. Пока что мое новое тело видели только те, кто его заклеймил, мои родные и Кэррик. Больше я никому не позволю на меня глазеть. Не знаю, как будет с Артом. Смогу ли я когда-нибудь допустить, чтобы он увидел меня, дотронулся?
Вслед за другими ребятами я выхожу к бассейну. Они все переоделись, мальчишки и девчонки хихикают друг над другом, обычное дело, когда школьники видят друг друга почти голыми. Я собираюсь устроиться на бортике и подождать до конца занятия.
– Селестина, в чем дело? – рявкнул наш тренер мистер Фаррел.
– Я сегодня не могу плавать, сэр.
– Почему? – Он направился ко мне, многочисленные свистки сверкают на груди, словно он один из стражей. Ребята пересмеиваются.
– Шрамы, сэр. Их нельзя мочить, – понизив голос, поясняю я.
Тут он сообразил, кто я, вернее – кто я такая, и отшатнулся.
– Тогда пусть принесет справку от врача, – выкрикивает одна из девиц, Наташа. – Если справки нет, пусть ныряет!
И она якобы невинно улыбается парню рядом. Логан. Мы с ним в одном классе по химии, но ни разу даже словом не обменялись.
– Справка от врача есть?
– Нет, сэр.
– Раз нет справки, переодевайся и в воду.
– Я не знала, что сегодня будет физкультура. По расписанию у меня биология.
– Так почему ты не на уроке?
– Потому что мисс Барнс выгнала меня из своего класса.
– И я выгоню, если ты сейчас не пойдешь плавать.
– Но я не могу, сэр.
– Душ принимаешь?
– Да.
– Значит, и плавать можешь. Вперед.
Так, не прошло и полдня после того, как я обещала директору Гамильтону не причинять дальнейших неприятностей, и я снова оказалась в его кабинете. Доктор Смит прислал по электронной почте медицинское заключение: хлорированная вода бассейна вредна для шрамов, однако слишком поздно, все плохое уже стряслось.
У меня поджилки тряслись, когда я к ланчу явилась в столовую. Болтовня смолкла, опять все головы повернулись в мою сторону, все смотрят, все судят. Колин, дочь Ангелины Тиндер, сидела одна, я собралась с духом и подошла к ней. Остановилась у ее столика, но она так и не глянула на меня. Знаю, каково это: ждешь, пока опять кто-нибудь скажет или сделает что-то, отчего твое сердце вновь разобьется, стараешься хотя бы не смотреть, не видеть заранее, как с тобой это проделают.
– Привет, – сказала я.