Клиническая ординаДура
Шрифт:
– И я пальцем о палец не ударю для того, чтобы освободить тебя от отработки! – добавлял отец. – Три года отдашь, как положено по договору!
– И зачем тебе вообще нужна эта московская ординатура? – повторяла мать. – Ты будешь там мучиться, мы здесь будем по тебе скучать… А об Алене ты подумал? Мне казалось, что у вас все серьезно.
Алена была единственным человеком, который понимал Сашу. И это при том, что к медицине она не имела никакого отношения. Впрочем, нет. Журналисты ко всему имеют отношение, такая уж разносторонняя у них специальность. Сегодня пишешь о летчиках, завтра – о серийном убийце, послезавтра – о врачах…
– Если уж учиться, то
В своем самопожертвенном порыве она была готова отказаться от должности штатного корреспондента «Тульских новостей» и ехать за любимым мужчиной в Москву, на авось. Если не будет работы по специальности, так найдется что-то другое. Да хоть кассиром в супермаркете, лишь бы быть вместе.
Саша такой жертвы принять не мог. Да и зачем? Он же не в Австралию уезжает, а в Москву. Всего расстояния – на два с половиной часа по железной дороге. Можно встречаться на выходных, хоть в Москве, хоть в Туле, а еще у Алены бывают командировки в столицу… И вообще, «вместе» – это внутреннее понятие, а не внешнее. Можно жить в одной квартире и при этом быть невероятно далекими друг от друга, а можно сохранять близость на расстоянии.
– Конфуций сказал, что мужчина без женщины все равно что сокровище без присмотра, – вздыхала Алена.
С одной стороны Саше было приятно, что любимая женщина считает его сокровищем и боится потерять. С другой немного коробило то, что ему не доверяют настолько, чтобы спокойно отпустить в Москву. Неужели Алена думает, что он станет там бегать за каждой юбкой, как сорвавшийся с цепи кобель? Неужели она ему ни капельки не доверяет? Нет, конечно же доверяет, но боится потерять, потому что любит по-настоящему. Милая, милая Алена!
Сашу Пряникова манил не только Российский университет демократического сотрудничества, но и семьдесят четвертая московская больница, в которой ему предстояло проходить ординатуру. Многопрофильная столичная клиническая больница с шестидесятилетней историей – это вам не хухры-мухры. Причем, расположена она в «академическом» районе, а район ведь тоже имеет значение. Врач, разумеется, должен лечить всех больных, невзирая на лица и прочие обстоятельства, но с культурным контингентом дело иметь приятнее, чем с некультурным. Саша с содроганием вспоминал скоропомощную практику в Пролетарском районе родной Тулы. Пришел на подстанцию весь такой восторженный («ромашечный», как выражалась Алена) и уже на первом вызове получил в зубы от пациента, недовольного тем, что «скорая» ехала до него «невероятно долго», аж целых двенадцать минут. «Доброе начало» наложило отпечаток на всю двухнедельную практику, во время которой… Ох, лучше не продолжать. До тех пор Саша жил в какой-то другой Туле, а тут вдруг открылась дверь в ужасающе ужасную параллельную реальность. Бр-р-р! Вспомнишь – и вздрогнешь.
– Ну чем обычная московская больничка отличается от нашей? – саркастически вопрошал отец. – Если уж на то пошло, то наша областная здравница гораздо круче. Это же лучшая больница целой области, а не одна из сотни себе подобных!
– И вообще лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе! – вставляла мать.
– А кто вам сказал, что я буду последним? – вяло огрызался Саша. – Может быть у меня наполеоновские планы.
– Так это же замечательно! – отец изображал лицом радость, но глаза у него оставались грустными. – Дозрей дома до кандидата наук, а затем покоряй Москву! Степень открывает много дверей!
От слова «дозрей» Сашу плющило не по-детски. Что он – яблочко на дереве? Ему уже, между прочим, двадцать четыре года. Наполеон в этом возрасте стал генералом, а Лермонтов своего «Героя» писать начал, имея за плечами такие шедевры, как «Бородино» и «Парус». А тут – «дозрей дома»!
Опять же, в родных пенатах никто не скажет тебе в глаза, чего ты стоишь как врач. Кругом свои люди. Одни помнят тебя зеленым студентом, а другие и того хуже – маленьким шпинделем, который на бис декламировал перед гостями «Бармалея» и «Мойдодыра». И вообще, как можно сказать Сашеньке что-нибудь этакое, ведь Михаил Александрович и Елена Константиновна смертельно обидятся… Разумеется, в тепличных условиях есть определенные преимущества, в них уютно и комфортно, но цену себе ты в теплице никогда не узнаешь. И никаких высот не достигнешь, потому что очень скоро упрешься головой в стеклянный тепличный потолок.
Когда любящим родителям начинало казаться, что они своими разумными доводами приперли непутевого сынульку к стенке, Саша прибегал к ultima ratio regum. [4]
– Могу я поступать так, как считаю нужным? – патетически вопрошал он.
Родители отвечали, что конечно же может. Но это отступление было временным и использовалось для перегруппировки сил и поиска новых доводов. За три дня до отъезда Саши в Москву мама прибегла к запрещенному приему.
– Ты нас совсем не любишь, – сказала она, утирая ладонью слезы. – Эта… ординатура для тебя дороже, чем мы.
4
Последний довод королей (лат.).
Саша впервые в жизни услышал от мамы нецензурное слово, причем очень грубое. И впервые в жизни мама ударила его под дых. Как можно ставить на одну доску любовь к родителям и прохождение ординатуры в другом городе? Разве может ординатура быть дороже, чем мама и папа? Что за бред?!
– Это вы меня совсем не любите, – парировал Саша. – Раздули из мухи слона и накручиваете себя почем зря. Я, например, спокойно отношусь к тому, что мне придется жить в общежитии…
Во время учебы в тульском медицинском институте Саше доводилось бывать в студенческих общежитиях. Ничего страшного там он не увидел. Разумеется, общежитие – это не дом родной, но жить в общежитии можно спокойно.
В той комнате, которую показал ему мордатый комендант, жить можно было только после смерти, когда перестаешь обращать внимание на детали окружающего мира. Если в длинном коридоре, протянувшемся вдоль всего этажа, стены и пол были чистыми, а потолок – белым, то в комнате все было серо-бурым от грязи, обои свисали причудливыми лохмотьями, с потолка при малейшем колебании воздуха сыпалась штукатурка, но хуже всего был запах – невероятно убийственная смесь ароматов немытого тела, затхлого белья и каких-то едких пряностей.
– Все так живут, – прокомментировал комендант, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. – И ничего, довольны. В квартирных общагах малость получше, но там мест по жизни нет. А здесь просто рай. И всего один сосед, причем приличный человек. Реджиналд Тамбо, пятикурсник из Нигерии.
– Сосед? – удивился Саша, только сейчас заметивший, что в комнате две кровати – застеленная и голая. – Но мне говорили, что ординаторов селят по одному.
– А мне говорили, что Земля круглая! – хмыкнул комендант. – А недавно по телевизору сказали, что она плоская. По одному – это роскошь, которую надо заслужить.