Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз)
Шрифт:
Так вот где был Джо, когда вся клиника сбилась с ног в его поисках.
— Да, — отозвался О’Доннелл. — Я почему-то так и думал, что он это сделает.
— Он сказал мне, что уходит из клиники. — В голосе Суэйна чувствовалась бесконечная усталость; не было и следа недовольства, с которым ожидал столкнуться О’Доннелл.
— Это правда, — ответил главный хирург, с любопытством ожидая продолжения.
Старик молчал. Снова он заговорил только после долгой паузы.
— Кажется, бывают ситуации, которыми никто не может управлять. — Теперь в его тоне слышалась горечь. Или это было смирение?
— Да, такие ситуации
— Придя ко мне, Джо Пирсон сделал два предложения. Первое: мое пожертвование в пользу клиники не должно быть оговорено никакими условиями. Я согласился с этим предложением.
Старик снова замолчал. И во время этой паузы О’Доннелл наконец осознал значение его слов. Суэйн между тем продолжил:
— Второе предложение было сугубо личным. У вас в клинике есть один сотрудник. Его фамилия, если мне не изменяет память, Александер.
— Да, — подтвердил О’Доннелл, — Джон Александер, лаборант отделения патологической анатомии.
— Он потерял ребенка?
О’Доннелл кивнул.
— Джо Пирсон попросил меня оплатить парню курс обучения на медицинском факультете. Конечно, я могу легко это сделать. Должны же деньги хоть иногда приносить какую-то пользу. — Суэйн протянул руку к большому коричневому конверту, лежавшему на постели поверх пледа. — Я уже дал поручения моим адвокатам. Будет создан фонд, который позволит Александеру оплачивать счета за обучение и, кроме того, содержать семью. Потом, если он захочет пройти специализацию, получит деньги и на нее. — Старик умолк. Долгая речь, видимо, утомила его. Отдохнув, он продолжил: — Но я хочу создать нечто более постоянное. Будут и другие кандидаты — полагаю, столь же достойные. Я хочу, чтобы фонд стал постоянно действующим, а управление им я хочу доверить медицинскому совету клиники Трех Графств. Но я настаиваю на одном условии. — Юстас Суэйн, прищурившись, посмотрел на О’Доннелла и с вызовом произнес: — Он будет называться Фондом медицинских пожертвований Джозефа Пирсона. У вас есть возражения?
Пристыженный и тронутый до глубины души О’Доннелл ответил:
— Сэр, у меня нет и не может быть никаких возражений. Думаю, это самое великое дело из всех, какие вы когда-либо совершили.
— Я прошу тебя, Майк, говори правду, — сказала Вивьен. — Я хочу ее знать.
Они смотрели в глаза друг другу: Вивьен — лежа на клинической койке, Майк — стоя возле нее и малодушно переминаясь с ноги на ногу.
Это была их первая встреча после пятидневной разлуки. Вчера вечером, после отмены перевода в другую клинику, она попыталась еще раз дозвониться до Майка, но снова безуспешно. Сегодня утром он пришел к ней сам, как они и договаривались шесть дней назад. Вивьен пристально смотрела ему в лицо, ее грыз страх, инстинктом она уже поняла то, что отказывался принять ее разум.
— Вивьен, — сказал Майк, и она заметила, что его бьет дрожь, — мне надо поговорить с тобой.
Она не ответила, продолжая сверлить его своим прямым строгим взглядом. Майк судорожно облизнул мгновенно пересохшие губы. Лицо его горело, сердце бешено билось. Больше всего ему хотелось повернуться и убежать из палаты, но вместо этого он стоял, подыскивая подходящие слова, которых не было.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, Майк. — Голос Вивьен был сухим, ровным и бесцветным. — Ты уже не хочешь на мне жениться. Я всегда буду тебе
— О, Вивьен, дорогая…
— Не надо, Майк! — прервала его она. — Не надо!
— Пожалуйста, выслушай меня, Вивьен! — умоляюще воскликнул он. — Все не так просто… — Он снова замолчал, не зная, что сказать дальше.
Три дня он тщетно искал нужные слова и фразы, готовясь к этому моменту, хотя и понимал, что, какими ни будут эти слова, действие их окажется одним и тем же. За те несколько дней, что они не виделись, Майк Седдонс побывал в бездонных глубинах своей души и совести. То, что он там нашел, повергло его в отвращение и презрение к себе. Но на поверхность он вернулся с правдой. Теперь он знал, что брак между ним и Вивьен никогда не станет счастливым, и не из-за ее физической инвалидности, а из-за его моральной ущербности.
Копаясь в себе, Майк представлял себе картины их будущей совместной жизни. В беспощадном свете воображения он видел, как они с Вивьен входят в заполненный людьми зал. Он — молодой, мужественный, сильный, подвижный, а рядом с ним Вивьен на протезе, идущая медленной, неуклюжей походкой, опирающаяся на его руку или даже на костыль. Он видел, как ныряет, прыгая с вышки, как полуобнаженный лежит на песчаном пляже, а рядом с ним полностью одетая Вивьен, которой не дано ни нырять, ни загорать, так как невозможно же выставить на всеобщее обозрение безобразный протез. Аесли его снять, она тут же превратится в обездвиженное гротескное существо, от которого все будут отводить жалостливый взгляд.
Но и это еще не все.
Преодолев внутреннюю стыдливость, он подумал и о сексе. В воображении он живо рисовал себе ночную постельную сцену. Будет ли Вивьен отстегивать свою искусственную ногу сама или ему придется ей помогать? Почувствует ли он интимность раздевания, зная, что скрывается под одеждой? Как они будут заниматься любовью — с протезом или без него? Если с протезом, то каково будет Майку чувствовать своим разгоряченным телом холодный бесчувственный пластик? Если без протеза, не противно ли ему будет касаться безобразного обрубка? Какой будет близость с обезображенным, неполным женским телом?
Майк Седдонс потел от волнения и стыда. Он проник в глубины и увидел там свое отвратительное отражение.
— Можешь ничего не объяснять, Майк, — сдавленным голосом произнесла Вивьен.
— Но я хочу объяснить! Я должен объяснить! Нам надо о многом подумать. — Теперь слова лились, как водопад, натыкаясь друг на друга. Вивьен должна, обязана все понять! Понять, какие муки он пережил, прежде чем прийти сюда. Он много думал и понял, что для нее же будет лучше…
Он вдруг увидел, что она смотрит на него в упор. Никогда прежде он не замечал, какой прямой и беспощадный у нее взгляд.
— Не лги, Майк, — сказала она. — Тебе лучше уйти.
Он понимал, что говорить дальше бесполезно. К тому же единственное, чего он хотел, — это бежать отсюда без оглядки, лишь бы не видеть глаз Вивьен. Но он все же колебался.
— Что ты будешь теперь делать? — спросил он.
— Пока не знаю. Если честно, то я еще не думала об этом. — Вивьен говорила твердым голосом, но было заметно, с каким трудом дается ей эта твердость. — Может быть, я все же стану медсестрой, если меня возьмут на работу. Но я не знаю, вылечилась ли я до конца. Если нет, то неизвестно, сколько мне отпущено. Разве не так, Майк?