Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз)

Хейли Артур

— Да, — согласился он, — такое действительно случается.

Мужчины встали и направились к двери. Когда они вышли в коридор, О’Доннелл вдруг тихо сказал:

— Все мы должны сочувствовать друг другу. Никогда не знаешь, когда сочувствие потребуется тебе самому.

— Кент, у тебя очень усталый вид, — сказала Люси Грейнджер.

Близился вечер. О’Доннелл стоял в коридоре и не заметил, как рядом с ним остановилась неслышно подошедшая Люси.

«Дорогая моя Люси, — подумал он, — надежная, добрая, нежная». Неужели всего неделю назад он всерьез хотел уехать из Берлингтона и жениться

на Дениз? Сейчас все это казалось ему какой-то романтической игрой, от которой не осталось и следа. Его место здесь, здесь и в горе, и в радости найдет он свое предназначение.

Он взял ее за руку.

— Люси, — попросил он, — давай не будем откладывать нашу следующую встречу. Нам есть о чем поговорить.

— Хорошо. — Она ласково улыбнулась О’Доннеллу: — Можешь завтра пригласить меня на ужин.

Они бок о бок пошли по коридору. Как уверенно он себя чувствует, когда она рядом. Он взглянул на ее профиль и вдруг понял, что впереди их ждет много счастливых дней. Конечно, им понадобится время, чтобы притереться друг к другу, но свое будущее они обретут только вместе.

А Люси подумала: «Мечты иногда сбываются. Может быть, и моя скоро сбудется».

В патолого-анатомическом отделении сумерки наступали рано. Такова была пена, которую они платили за нахождение в подвале. Дэвид Коулмен решил, что первым делом постарается перевести отделение в более подходящее место. Патологическая анатомия должна перестать ютиться в чреве клиники; свет и воздух требовались ей не меньше, чем другим отраслям медицины.

Он вошел в кабинет и увидел сидевшего за столом Пирсона. Старик выгребал содержимое из ящиков.

— Удивительное дело, — сказал Пирсон, — сколько хлама может накопиться за тридцать два года.

Коулмен некоторое время молча смотрел на Пирсона, потом произнес:

— Мне очень жаль.

— Не о чем жалеть, — бесцеремонно ответил Пирсон. Он закрыл нижний ящик и сложил бумаги в портфель. — Слышал, что вы получили новое место. Мои поздравления.

— Мне очень хотелось бы, чтобы это произошло по-другому, — искренне ответил Коулмен.

— Поздно теперь переживать по этому поводу. — Пирсон застегнул замки портфеля и огляделся. — Ну, кажется, все. Если что-нибудь найдете, пришлите мне вместе с чеком на пенсию.

— Я хочу вам кое-что сказать, — остановил его Коулмен.

— Что именно?

Коулмен заговорил, тщательно подбирая слова:

— Речь вдет о практикантке-медсестре, которой ампутировали ногу. Сегодня утром я вскрыл ампутированную конечность. Вы правильно поставили диагноз. Опухоль оказалась злокачественной. Остеогенная саркома. Я был не прав.

Старик молчал. Создавалось впечатление, что мыслями он был уже далеко отсюда.

— Я рад, что не ошибся, — сказал он. — По крайней мере в этом случае.

Он снял с вешалки плащ и направился к выходу. Он уже собрался открыть дверь, но остановился, обернулся и почти застенчиво сказал:

— Не возражаете, если я дам вам один совет?

Коулмен покачал головой:

— Буду только благодарен.

— Вы молоды, — начал Пирсон, — в вас много перца и уксуса, и это хорошо. Вы отличный специалист. Вы современны, знаете много такого, чего я не знаю и теперь уже никогда не узнаю. Примите мой совет: оставайтесь таким всегда. Вам будет трудно, но не повторите мою ошибку. — Он махнул рукой в сторону

стола, который только что освободил. — Не успеете вы сесть в это кресло, как зазвонит телефон и администратор начнет долго и нудно рассказывать вам о бюджете. В следующую минуту придет сотрудник лаборатории и скажет, что хочет немедленно уволиться. Потом начнут, один за другим, приходить врачи и задавать вам множество всяких вопросов. — Старик едва заметно улыбнулся. — Потом явится коммивояжер и предложит вам пробирки, которые не бьются, или горелку, которая может гореть вечно. Не успеете избавиться от него, как явится следующий, и так без конца. В конце рабочего дня вы спросите себя: «Что я сегодня сделал, чего я смог достичь?»

Пирсон замолчал, но Коулмен ждал продолжения. Он понимал, что старый патологоанатом сейчас, в своих словах, заново переживает свое прошлое. Пирсон снова заговорил:

— Точно так же пройдет следующий день, и еще один, и еще. Вы не заметите, как пролетит год, потом следующий. Вы будете посылать на курсы усовершенствования других людей, потому что вам будет некогда оторваться от рутинной работы. Вы забросите науку, вы будете много работать и уставать так, что вам уже не захочется по вечерам читать медицинскую литературу. И внезапно настанет день, когда вы поймете, что устарело все, что вы знаете и умеете. Именно в тот миг вы осознаете, что вам уже поздно меняться.

Напряженный голос Пирсона дрогнул. Он положил руку на плечо Коулмену, заглянул ему в глаза и умоляюще сказал:

— Послушайте старика, который прошел через все это, впал в эту ошибку и безнадежно отстал от времени. Не дайте такому случиться с собой! Если надо, запритесь от всех в шкафу! Держитесь подальше от телефона, папок и бумаг, читайте, учитесь, слушайте, держитесь на уровне! Тогда никто не сможет сказать: «Он конченый человек, он выгорел и остался в прошлом». Они не смогут так сказать, потому что вы будете знать столько же, сколько они, и даже больше, чем они. Но кроме того, у вас будет опыт, которого у них еще нет…

Голос его в конце дрогнул, и Пирсон отвернулся.

— Я постараюсь это запомнить, — сказал Коулмен и мягко добавил: — Я провожу вас до выхода.

Они поднялись по лестнице и вышли в коридор первого этажа, где начиналась вечерняя суета. Мимо торопливо прошла сестра с диетическим ужином на подносе. Было слышно, как шелестит ее накрахмаленная форма. Потом они посторонились, чтобы пропустить кресло-каталку. В ней сидел человек, одна нога которого была в гипсе. Костыли человек держал, как держат вдоль бортов лодки вытащенные из воды весла. Женщина из социальной службы провезла по коридору тележку с газетами и журналами. К лифту пробежал мужчина с букетом цветов в руках. Прошли, смеясь, три студентки-медсестры. Откуда-то донесся детский плач. Это был больничный мир — живой организм, зеркало, отражающее большой мир за его стенами.

Пирсон огляделся.

Коулмен подумал: «Тридцать два года жизни. Как я буду чувствовать себя, когда придет мое время? Вспомню ли я через тридцать лет этот момент? Пойму ли я тогда Пирсона?»

По системе оповещения объявили:

— Доктор Дэвид Коулмен. Доктора Дэвида Коулмена просят подняться в хирургическое отделение.

— Началось, — сказал Пирсон. — Пора готовить замороженные срезы. Вам надо идти. — Он протянул Коулмену руку: — Удачи.

Коулмену было трудно говорить.