Клиника измены. Семейная кухня эпохи кризиса (сборник)
Шрифт:
Но он взял ее руку в свои.
– Ты такая смешная… Пойми, физическая близость имеет к любви такое же отношение, как гадание на ромашке – к теории вероятности. То есть никакого. Ты моя жена, и я люблю тебя. И вовсе не секс является доказательством душевной привязанности.
«Расскажи это своей любовнице», – подумала Юля и фальшиво-сочувственно кивнула.
– Вообще, – продолжал Филипп, – в семейной жизни секс имеет гораздо меньшее значение, чем страсти вокруг него. Это очень плохо, когда близость из обычного супружеского долга превращается в инструмент давления на партнера. Мы с тобой разобрали уже первый, самый простой вариант, когда жена понимает секс как награду мужу за примерное поведение и лишает его этой награды,
– Ну все, Филипп, забудем!
– Уже забыл. Я понимаю, ты просто пробовала свои силы. Но существуют и другие, более тонкие формы давления. Один из партнеров заявляет, что недоволен тем, что имеет не такой хороший секс, какой мог бы получать с другим человеком. Жена упрекает мужа в слабости, муж жену – во внешних несовершенствах, и запускается логическая цепочка: «Ах, ты не удовлетворяешь меня, по твоей милости я не испытываю наслаждения, значит, ты мне должен. Не можешь расплатиться сексом – отдавай долг чем-нибудь другим». Еще противнее, когда муж начинает корить жену: «Растолстела, постарела… Ты виновата в том, что я больше не хочу тебя, давай искупай свою вину ударной заботой обо мне». Хочется верить, у нас с тобой до этого не дойдет. Вообще, никогда нельзя возлагать ответственность за свое счастье на другого человека. Надеюсь, ты рано или поздно это поймешь.
– Разве я когда-нибудь говорила, что мне с тобой плохо? – возмутилась Юля.
Она не была искушенной в интимных тонкостях, но все же понимала: лучший способ отправить мужа к любовнице – намекнуть, что он не является лучшим самцом всех времен и народов.
– Нет, птиченька, но я, откровенно говоря, сам думаю об этом. Мне сорок два года, ты видишь, сколько я работаю… Иногда я хочу тебя, но боюсь оказаться не на высоте и даже не начинаю. Знаешь, когда ты разделила постель, я малодушно обрадовался. Иногда я думал, как ты лежишь со мной рядом и злишься, что я ничего не делаю. Лучше уж, когда мое присутствие тебя не будоражит.
Он беспомощно, растерянно улыбнулся. Хорошая жена сейчас обняла бы его и разразилась прочувствованной ободряющей речью. Даже если бы, как Юля, знала, что весь рыбаковский текст – сплошной обман. Надо же, признается в своей мужской слабости, лишь бы оправдать шашни с другой бабой! Может быть, он поклялся ей не спать с женой? И в отличие от всех остальных мужчин он решил эту клятву соблюдать?
Она насупилась.
Филипп вдруг расхохотался и сильно сжал ее руку:
– Говорю, что ты смешная, а на самом деле смешон я! Лежу рядом с молодой горячей женщиной и читаю ей лекцию о пользе воздержания! Ну не дурак ли я?
Он взял ее тут же, на диване, напористо и нежно. Юля лежала, безучастно отвечая на его ласки, думая, что в его руках не она, а та, другая, женщина. Может быть, именно ее образ позволил Филиппу собраться для близости?
Лучше бы уж он ничего не делал! Секс действительно ничего не значит. Так, несколько движений, совершенных для того, чтобы жена раньше времени не чувствовала себя покинутой.
В хирургическом отделении поликлиники, куда Юля по недоразумению устроилась, была катастрофа с кадрами. Из восьми положенных по штату врачей работали двое, не лучше обстояло дело и с сестрами. Из-за этого работали в одну смену вместо двух, но на два часа дольше. Иногда, в связи с наплывом больных, эти лишние два часа превращались в четыре.
Юля жадно знакомилась с новыми коллегами, надеясь, что инстинкт подскажет ей соперницу. Впрочем, выбор был небогат.
Вторым после заведующего врачом, совмещавшим должности уролога, онколога и лора, служила крепкая старушка, энциклопедически образованная веселая матерщинница. Подтянутая, быстрая, громогласная, с кокетливой бабеттой, она носила
Сестра Катенька, сидевшая на приеме с заведующим, уже справила сорокалетие, но сохраняла миловидность. Прекрасные зубы, губки бантиком, большие эмалево-радостные очи. Пухлые формы выпирали из-под белоснежного халата не без приятности для глаза. Катенька вечно пребывала в прекрасном настроении, долго и вкусно смеялась самой незамысловатой шутке и на любые требования отвечала: «Сию секунду». Насколько Юля смогла выяснить, у нее была хорошая семья, двое детей и муж, души не чающий в супруге. Юля видела этого мужичка самого простецкого вида, когда он встречал жену после вечерней смены. Растревоженное воображение нарисовало Юле целый роман о многолетней связи замужней женщины и Филиппа. Любя друг друга, они не могут соединиться из-за ее детей… Филипп долго хранил верность своей даме, но в конце концов устал от одиночества и решил жениться на первой встречной девице… Идея эта казалась Юле довольно правдоподобной, и она хищно следила за Катенькой.
Был еще один объект, достойный самого пристального внимания, – ее собственная медсестра. Устраивая Юлю на работу, Александр Кимович сказал: «Я отдаю вам самое ценное, что у меня есть, – сестру Елизавету».
«Самое ценное» была Юлиной ровесницей, но выглядела старше из-за своей стародевической повадки. Высокая, сухопарая, с породистым, но некрасивым лицом, Елизавета смотрела на мир строго и укоризненно. Тонкие губы, не тронутые помадой, всегда были презрительно поджаты. Она носила старомодные двубортные, звенящие от крахмала халаты, а во время перерыва позволяла себе только чашку кофе с двумя ломтиками поджаренного черного хлеба. Елизавета варила превосходный кофе и утром, перед началом работы, делала одну чашечку для Александра Кимовича. Это был ритуал. Когда Юля легкомысленно попросила сварить кофе и для нее, медсестра посмотрела на нее так, что Юля ощутила себя полнейшим ничтожеством. Но работала Елизавета безупречно. Она блестяще знала всю амбулаторную хирургию, никогда не ошибалась в больничных листах и успевала выполнять еще обязанности перевязочной сестры, когда та уходила в очередной запой.
– Коковцева опять сегодня никаковцева, – говорил Александр Кимович, и Елизавета, не дрогнув лицом, отправлялась вскрывать фурункулы и зашивать раны.
Эту самую Коковцеву, женщину хорошую, работящую, но слабохарактерную, Юля не принимала в расчет. Филипп никогда бы не связался с алкоголичкой, тем более на лице этой достаточно еще молодой женщины уже проявились следы ее пагубного пристрастия.
Елизавета не была сестрой милосердия в привычном смысле этого слова, с пациентами она держалась холодно, не выказывая ни малейшего участия. Но они, выслушав ее четкие инструкции – больничный отметите в шестом окошке, этот антибиотик будете принимать три раза в день после еды, а пятого числа придете на перевязку, – уходили от нее всегда довольные.
Юля знала, что до ее появления в особо тяжелые дни, когда на прием являлись по двести человек, Александр Кимович сажал Елизавету работать за врача, и она прекрасно справлялась с этой ролью.
– Не так уж все сложно, – напутствовал Юлю заведующий, сообщая, что ей придется выполнять работу не только хирурга, но и онколога. – Одна сестра выписывает рецепты и больничные, другая перевязывает, а мы с вами только придаем блеск всему этому мероприятию.
Среди медработников не принято называть медсестер по имени-отчеству, обычно они до старости остаются Люсями и Наташами, но обратиться к этой царственной девушке «Лиза» ни у кого не поворачивался язык. Только Елизавета.