Клиника измены. Семейная кухня эпохи кризиса (сборник)
Шрифт:
– Вот что, – сказала она солидно, – я не могу продлить вам бюллетень. Правила такие, ничего не поделаешь. Давайте, я выпишу вас якобы на работу, только вы дадите мне честное слово, что не пойдете в цех. Три дня побудьте на нелегальном положении, хорошо? Есть же у вас какие-нибудь отгулы, или от отпуска дни остались? А в понедельник придете ко мне, и я открою вам новый больничный. Хорошо? Этот же лист можете сдать к оплате.
Радуясь, что удалось обвести Гнусного Гнома вокруг пальца, Юля отпустила пациента и позвонила Филиппу.
– Я же
– Вообще-то я звоню предотвратить техногенную катастрофу, – обиженно заявила она. – Только что я выписала к тебе в реакторный цех больного с поражением головного мозга.
Рыбаков хмыкнул:
– Это называется не техногенная катастрофа, а человеческий фактор. Ничего, когда я принимал завод, у меня в реакторном одни алкаши работали. Стакан в лоб – и вперед, атом расщеплять. Как мы на воздух не взлетели, просто удивительно.
– Филипп, я серьезно. – Юля назвала фамилию пациента. – Проследи, чтобы его не выпускали в цех, табелировали отгулами или выходными. До конца недели только, а там я ему новый больничный открою.
– Хорошо, птиченька, я понял.
Через полчаса ее вызвал Дубикайтис. По кабинету быстро и беспорядочно, как элементарная частица, носилась зам по экспертизе.
– Это самоуправство! – вопила она, потрясая тяжеленным гроссбухом. – Александр Кимович, объясните вашей подчиненной, что нельзя игнорировать мои указания.
– Нельзя игнорировать, – покорно повторил заведующий.
– Как вы посмели прервать Смирнову больничный лист, когда я ясно сказала оформлять инвалидность? Думали меня обмануть? Что вы вообще позволяете себе?
– Я позволяю себе то, что входит в мои должностные обязанности, – отчеканила Юля. – У меня высшее медицинское образование, и если я считаю человека трудоспособным, то выписываю его на работу. Если вас что-то не устраивает, садитесь на онкологический прием сами.
Бабка резко затормозила, словно наткнулась на невидимую стену. Узкие глаза Дубикайтиса округлились. Зам по экспертизе – это вам не начмед! В ее руках сосредоточена реальная власть: без ее подписи невозможно выдать больничный, если пациент болеет больше месяца. Не завизирует бюллетень, и все – человек останется без документа, а кого он станет обвинять? Лечащего врача, конечно! Поэтому вредной старушонке никто и никогда не перечил, врачи безропотно сносили ее издевательства и выполняли самые нелепые требования, понимая: обиженная, она придумает тысячу новых козней.
– Да ты в своем уме, хамка? Понимаешь, с кем говоришь? Я тебе не Дубикайтис, за смазливую физиономию грехи отпускать не стану. Закрой рот и делай, что тебе говорят!
– Послушайте, но нельзя же так жестко разговаривать с коллегами…
– Ничего, ей можно, – перебила Юля робкого миротворца Дубикайтиса. – Она же сама никогда нормальных денег от государства не видела, вот и смотрит, чтобы другим, не дай бог, не перепало. Человек двадцать лет отработал на вредном производстве и не заслужил четыре месяца зарплату получать, когда заболел? Может, это у него первый бюллетень за всю жизнь? А вам для него лишних пять тысяч жалко! Ладно бы из вашего кармана,
– Представь себе, радею! – гордо заявила Гном.
– И что для вас государство? Кучка жадных чиновников, которая только и норовит вас обобрать, а вы радостно и бескорыстно помогаете им, виляя хвостом, как преданная шавка! Ну а для меня государство – как раз этот самый Смирнов и другие люди, которые отработали много лет и которых я теперь по вашей указке должна выбросить на помойку! Так я официально вам заявляю – нет! Они будут сидеть на больничном, пока я не исчерпаю все лазейки в законе, ясно?
– Ну, милая моя, так ты быстро вылетишь с работы!
– Хорошо, – улыбнулась Юля, – увольняйте, только разрешите сначала спросить: имя Филиппа Владимировича Рыбакова вам, надеюсь, знакомо?
– При чем тут он? Думаете, раз он ваш муж, вам все позволено?
– Нет, конечно. Просто именно он, как руководитель градообразующего предприятия, оплачивает большинство больничных листов. А раз у финансово заинтересованной стороны нет претензий, почему они должны быть у вас?
– Он не врач и не знает, что вы держите на больничном явно нетрудоспособных людей. Я пойду к нему на прием и расскажу, чем вы тут занимаетесь!
– Он все знает. Я с ним согласовала.
– В постели с мужиком что хочешь можно согласовать! – грубо заметила зам по экспертизе.
– Вот именно, – весело подтвердила Юля.
Ей вдруг стало жалко воинственную бабку. Она воспитана в то время, когда на пенсию по инвалидности можно было жить и никому в голову не приходило нагреть руки на социальных фондах. Вот и сейчас она твердо верит, что экономит государственную копеечку в благих целях. А больные… Она их не видит, их страдания и растерянность для нее совершенно абстрактны.
– Извините меня, – сказала Юля, потупясь, – я была не права.
Ничто не обескураживает противника так, как внезапная смена стратегии. Он настроился на сопротивление и вдруг не встречает его – эффект как в старых комедиях, когда человек высаживает с разбегу запертую дверь, а ее незаметно открывает чья-то рука.
Этому приему Юлю научила Маша Горошкина. Подруга, занятая хирургией, прогуливала занятия по физиотерапии. Чтобы получить зачет, ей пришлось писать реферат. Естественно, Горошкина не хотела тратить время на полную, с ее хирургической точки зрения, фигню и тянула до последнего, надеясь, что все само собой образуется. Чуда не произошло, пришлось Машке спешно переписывать пару глав из учебника – все равно читать никто не будет.
Она явилась на кафедру, когда прошли все мыслимые сроки. Преподаватель посмотрел на нее с садистским прищуром: «Я у вас реферат не приму!» – «Хорошо». Машка развернулась и невозмутимо направилась к выходу. Пришлось преподавателю бежать за ней: «Девушка, куда вы? Ладно, давайте зачетку».
– Не права по форме, но не по сути, – продолжала Юля. – Я буду настаивать на своем. Филипп Владимирович понимает тяжелое положение онкологических больных и готов оплачивать больничные, лишь бы у человека был документ. Почему мы с вами должны отказывать?