Клиника одиночества
Шрифт:
– Стоп, не качай! – Увидев гортань, он молниеносно пихнул в нее трубку. – Теперь качай.
Наладив аппарат ИВЛ, он сменил запыхавшуюся Алису на массаже сердца. На мониторе по-прежнему регистрировалась изолиния, и у больного был абсолютно мертвый вид.
– Еще атропин-адреналин. Алиса, давай дефибриллятор. Заводи мотор!
Как хорошо, что сегодня дежурят такие компетентные сестры, мимоходом отметил он. Другие бы заволновались, заметались и в итоге упустили время.
Алиса подала ему утюжки дефибриллятора и включила накопление
– Все отошли! – Стас установил утюжки на грудной клетке. – Разряд!
На мониторе зеленая прямая превратилась в хаотичные зубцы. Фибрилляция желудочков, уже кое-что.
– Давай еще раз стукнем.
После второго разряда на мониторе появились уверенные сердечные комплексы. Синусовый ритм, ура!
Стас поднял веко – зрачок, еще минуту назад растекшийся во весь глаз, подобрался. На глазах исчезала синеватая бледность лица, успевшие застыть черты мягчели, теплели.
Через минуту появилось давление и быстро поднялось до ста.
– Снимай кардиограмму. Сейчас кардиолог придет.
Стас опустился на табуретку. По телу разливалась усталость, руки болели.
– Нужно рентген легких сделать. Как бы я ему ребра не сломал.
Он тупо смотрел на монитор. Тот уютно попискивал, регистрируя нормальный сердечный ритм, и показывал стабильные цифры давления. Сколько длилась клиническая смерть? Минуты три, не больше, хотя в адреналиновом запале время ощущается совсем иначе. Нет, определенно не больше трех минут. Значит, больной скоро придет в сознание.
Пригрузить его, что ли? Пожалуй, не стоит, только лишняя травма для мозга. Нужно добавить пирацетам, а специфическую терапию распишет кардиолог, он же поставит диагноз, что случилось на самом деле: повторный инфаркт, или пациент просто съехал с ритма, что бывает в постинфарктном периоде. В конце концов, реаниматолог – врач посиндромной диагностики.
Убедившись, что состояние больного остается стабильным, Стас вышел покурить. Напряжение уходило, оставляя в душе мир и покой. «Такое не купишь ни за какие деньги, – усмехнулся Грабовский, мечтательно выпустив струю дыма в облупившийся потолок курилки. – Пусть я последний голодранец и на всю жизнь останусь им, но сейчас я спас от смерти человека, и это очень хорошо».
В кармане зажужжал телефон. Зоя Ивановна. Стас оценил такт начальницы. Она прекрасно видела, что происходит в реанимационной палате, но, понимая, что ничем не сможет помочь, осталась сидеть в ординаторской и не путалась под ногами. Знала: если нужно, Стас сам позовет ее.
– Ты освободился?
– Да, Зоя Ивановна.
– Приходи в приемное, дело есть.
– Сейчас с кардиологом назначения отрегулирую и приду. Минут через десять.
На выходе из отделения его остановила маленькая женщина в платке, повязанном по-азиатски.
– Доктор, как там мой муж?
Стас уточнил фамилию.
– Давление хорошее, пульс нормальный.
Женщина с жаром пожелала ему здоровья.
– Я буду молиться за вас, – сказала она. – Пусть Бог вам даст все, что вы хотите.
Стас помчался в приемное отделение.
«За меня молятся, это хорошо! – думал он на бегу. – На сегодняшний день у меня только одно желание – быть с Любой. Только как Бог исполнит это мое желание, если она замужем?»
Мысль о том, что Люба замужем, была очень мучительной. Потом Стас вспомнил, что его пациент – татарин. «А я вроде бы по ведомству Аллаха не прохожу», – ухмыльнулся Стас.
В смотровой Зоя с Яном Александровичем беседовали с пожилым мужчиной, похожим на физика в отставке. Худощавый, с хаотично растущей бородой и в старомодной олимпийке, он, казалось, перенесся на машине времени из шестидесятых годов, причем прямо от бардовского костра.
– Я повторяю в сотый раз, что отказываюсь от операции, – говорил он.
Ну вот, снова-здорово! Грабовский работал с первого курса академии и застал еще те благословенные времена, когда люди беспрекословно соглашались на операции. Конечно, если это было плановое вмешательство, они морально готовились к нему, искали хорошего хирурга, но по «скорой помощи» проблем почти не бывало. В последние же годы авторитет врачей оказался настолько подорванным, что люди стали бояться обращаться к ним, а если уж становилось невмоготу, то требовали только консервативного лечения. Из-за этого страха в клинике появилось множество таких запущенных случаев, которые раньше можно было встретить только где-нибудь в районе Подкаменной Тунгуски. А отказов от операции за последние два года было столько, сколько за все предыдущие двести с лишним лет существования академии.
– У меня друг заплатил бешеные деньги за замену тазобедренного сустава и умер во время операции!
– Помилуйте, мы с вас никаких денег не берем, – растерялся Ян Александрович.
– Что ж, не так обидно будет умирать! – Физик в отставке поджал губы.
– Мы предлагаем операцию, чтоб вы жили! А вот без нее вы погибнете.
– Какая жизнь, Господи! Я старый человек, два инфаркта уже было, какая жизнь! Я еле хожу последнее время, и ваша операция все равно ничем мне не поможет.
– В таком случае зачем вы к нам пришли? Чтобы выяснить, от чего именно вы умираете? Из научного интереса?
Стас подошел поближе к Зое и тихо поинтересовался, о чем идет торг.
– Да опять аппендицит, будь он неладен! Человек неделю сидел дома, прикинь?
– Неделю? И все еще способен протестовать? Может, там что-нибудь другое?
– Что другое, если до правой подвздошной области не дотронуться и лейкоцитоз двадцать?
Стас присвистнул. Количество лейкоцитов превышало нормальный показатель в четыре с лишним раза.