Клиника С…
Шрифт:
Заведующая отделением Махова осматривала вместе с палатным врачом Даниелян одного из новых больных, когда в палату влетела старшая медсестра.
— Анна Ильинична, вас срочно требует Инна Всеволодовна!
— Продолжайте без меня, Карина Ашотовна, потом обсудим, — сказала Махова врачу и обернулась к лежавшему на кровати пациенту: — Извините, меня срочно вызывает руководство.
В коридоре она вопросительно посмотрела на старшую медсестру. Та пожала плечами и развела руками — не знаю, по какому вопросу. Но было ясно, что ничего хорошего ждать не стоит. От Инны Всеволодовны вообще не стоило ждать хорошего, а уж если она «срочно требует» — и подавно.
— Не уходи, пока я не вернусь! — предупредила Махова и, не заходя к себе в кабинет, отправилась, куда звали.
Шла она быстро, еще бы чуть-чуть — и сорвалась бы на бег, но бежать было несолидно. Но и заставлять ждать Инну Всеволодовну тоже не хотелось — каждая минута ее возмущенного ожидания могла обернуться лишними проблемами. Инну Всеволодовну не интересует, где в данный момент находится и чем занимается сотрудник, которого она пожелала видеть, — на операции, на обходе или вообще оказывает кому-то реанимационное пособие. Царевна Лебедь тебя вызвала — значит, как в сказке положено, стань передо мной (то есть перед ней), как лист перед травой. А то…
Впрочем, сегодня Анне Ильиничне можно было идти к директорской дочери медленно, не торопясь, — все равно хуже бы не было. Инна Всеволодовна предъявила доказательство — папку, оставленную Жерменом, и устроила Анне Ильиничне показательный разнос, недолгий, но очень бурный, завершившийся фразой: «Такие заведующие, как вы, институту не нужны!» Правда, не дала команду «паковать чемоданчик», то есть не отправила прямиком в отдел кадров со своим излюбленным напутствием: «Даю вам шанс уйти по-хорошему», что внушало надежду. «Может, и обойдется, — думала Анна Ильинична, возвращаясь к себе и кусая губы от обиды и злости. — Может, пронесет».
Обижалась она на наглую директорскую дочь, как-то незаметно, но очень скоро поставившую себя выше всех, в том числе и выше своего отца, директора института, а злилась на себя, на свою неосмотрительность и самонадеянность. Это же надо было так оплошать — поддаться на уговоры коммерческого представителя «Эбигейл лэбораториз» и начать рекомендовать препараты их производства выписывающимся пациентам. Казалось, что этого никто не заметит — все же знают, что Субботина подмахивает выписные истории не глядя, — а сумма за месяц набегала впечатляющая. И врачи были рады — им тоже перепадало. Ах, Сережа, Сережа (Сережей, или Сергеем Яковлевичем, звали представителя «Эбигейл лэбораториз»), змей-искуситель! Надо же было так тупо подставиться! Медицинский мир — большая деревня, в которой все тайное очень быстро становится явным, уж ей ли этого не знать, с ее-то опытом!
Хотелось рыдать, выть, заламывать руки, разбить что-либо хрупкое и чтобы непременно пожалели. Но вместо этого приходилось идти по коридорам и переходам, растягивать дрожащие губы в улыбке и на вопрос: «Что случилось, Анна Ильинична?» (красную, как свекла, физиономию в карман, увы, не спрячешь) отвечать: «Пустяки, давление слегка подскочило». Слегка! Ха-ха-ха, как бы не так! Померить, так все двести двадцать на сто пятьдесят намеряешь, вон как в ушах-то стучит и грудь стиснуло. А в глазах красные круги плавают. А в голове вопрос: «Неужели придется в скоропомощную больницу уходить?» Ох, мать моя женщина, иначе и не скажешь…
Инна Всеволодовна славилась умением обращать все происходящее себе на пользу и извлекать эту самую пользу даже из поражений и прочих ударов судьбы.
Прозвали в институте Царевной Лебедь с намеком на то, что директорская дочь (в пределах института — настоящая царевна) не блещет красотой? Прекрасно! Вскоре на одной из пресс-конференций Инна Всеволодовна сказала:
— Я работаю по двадцать пять часов в сутки, стараюсь, пока есть силы и возможности (неплохое заявление для тридцатипятилетней женщины!), успеть сделать как можно больше. Недаром же меня прозвали Царевной Лебедь — волшебницей из сказки Пушкина.
Вот так — разом всех уела. Ехидничайте, ехидничайте, что вам еще остается делать? Для усиления эффекта Инна Всеволодовна повесила в своем кабинете ужасную лубочную поделку в старорусском стиле, купленную на барахолке в Измайлово (по ее мнению, называть это убожество «вернисажем» было бы чересчур, Инна Всеволодовна была взыскательна ко всем, в какой-то мере и к себе самой). На лубке была изображена крылатая женщина, а ниже старославянской вязью, но почему-то без ятей и всяких там «и» десятеричных, было написано:
Лебедь тут, вздохнув глубоко, Молвила: «Зачем далеко? Знай, близка судьба твоя, Ведь царевна эта — я».Мерзкий лубок провисел больше года, пока не был отправлен «в топку», то есть — в мусорную корзину. Больше Инне Всеволодовне никаких прозвищ навесить не пытались.
Отделение клинической аритмологии следовало наказать. Поставить на место, дать понять, кто в институте хозяин, то есть — хозяйка. Но некоторое отклонение от принятых стандартов и пренебрежение рекомендациями свыше, отраженные в выписках, не давали возможности развернуться во всю ширь и мощь. Снять заведующую отделением или, если уж упросит, оставить на месте со строгим выговором (при качественном «прогибе» Маховой Инна Всеволодовна не исключала и такой возможности) за такую мелочовку было невозможно. Следовало докопаться получше, закинуть сеть пошире, чтобы вытащить на белый свет как можно больше полезного.
Пошире так пошире. Дочери великого человека, а Всеволод Ревмирович Каплуненко, вне всякого сомнения, был великим человеком, подобает мыслить масштабно, поэтому Инна Всеволодовна взялась за всю институтскую аритмологию — отделение клинической аритмологии, отделение интервенционной аритмологии и отделение хирургического лечения тахиаритмий. Как верно поет Александр Розенбаум (недаром же он начинал врачом!): «Лечить — так лечить! Любить — так любить! Гулять — так гулять! Стрелять — так стрелять!» Так лучше — и расправа над Маховой не будет выглядеть личной местью на фоне других расправ поменьше (в том, что поводы найдутся, было бы желание, Инна Всеволодовна не сомневалась), и отделения подтянутся. Да что там — весь институт подтянется, ведь любые репрессивные акции служат укреплению дисциплины и начальственного авторитета.
Приняв решение, Инна Всеволодовна пригласила к себе заместителя директора по лечебной работе. Статус у них с Субботиной был примерно равный, но Инне Всеволодовне и в голову бы не пришло идти самой к Валерии Кирилловне. Но и вызывать, как всех прочих, она ее тоже не вызывала. Приглашение обычно выглядело так: «Валерия Кирилловна, когда у вас найдется свободная минутка, загляните, пожалуйста, ко мне посовещаться». Свободная минутка находилась сразу — Валерия Кирилловна прекрасно понимала, с кем она имеет дело, и терпением Царевны Лебедь не злоупотребляла.