Клиника С…
Шрифт:
Пока лечился — покалечился
— Я называю это «принципом ДДД»! Диагноз, доступность, доверие. Диагноз — ясно и без комментариев, доступность означает проживание в Москве, что дает нам возможность постоянного мониторинга и легкий доступ к амбулаторной документации… — профессор Варакучин улыбнулся во все тридцать два искусственных зуба. — Ох, если бы вы только видели, что пишут эти, с позволения сказать, врачи поликлиник. Самые блистательные перлы я выписываю в особый блокнот, думаю собрать, систематизировать, снабдить комментариями и издать в назидание, как говорили раньше, потомкам! Ну и доверие, куда же без него? Доверие — основа любого сотрудничества.
Варакучин держался просто, без присущего многим профессорам апломба. Заглянул в ординаторскую, увидел Моршанцева, познакомился и сразу же начал объяснять принципы отбора больных для участия в клинических исследованиях. Внешне профессор напоминал актера Евгения Леонова — такой же невысокий, круглолицый, улыбчивый. Должно быть, легко находит общий язык с больными, да и с коллегами тоже.
— У нас как принято? Вы подбираете из числа своих больных подходящего для наших целей и ведете его вместе с кем-то из моих сотрудников. Разумеется — вы, как лечащий врач, отвечающий за все, что происходит, будете в курсе всего… Никаких действий за вашей спиной не будет, мы своих не подставляем. Вы делаете только свое дело, то, что вам положено как лечащему врачу, непосредственно к исследованию вы никакого отношения не имеете, то есть это вас ничем не затруднит и ни к чему не обяжет. Только снять трубочку, набрать номер, у меня он легкий — четыре тройки, и сказать: «Альберт Иванович, у меня есть кадр для вас». Я вам дам списочек…
Профессор полез в свою пухлую черную кожаную папку. Щелкнул замочком, вытащил пачечку листов, отделил несколько, сколотых вместе скрепкой, и положил на стол перед Моршанцевым.
— Это наша насущная потребность, то, что сейчас требуется. Здесь перечислены все критерии. На критериях особо не зацикливайтесь — подходит по основным, и ладно. Как не существует идеальных людей, так же и не существует идеальных кандидатов. Раньше мои сотрудники ходили по отделениям и отбирали подходящих больных, но сейчас работы столько, что они просто не успевают это делать. Работы — непочатый край, спасибо Инне Всеволодовне. Да, кстати, я вас агитирую не забесплатно, то есть, конечно, забесплатно, но не даром. Тех, кто активно с нами сотрудничает, мы время от времени включаем в списки авторов статей. Нам не жалко, а вам приятно: две-три статьи в год — это очень хорошо как для статуса, так и для получения категории. А там, чем черт не шутит, глядишь, и кандидатскую написать соберетесь. У нас очень удобно защищаться, потому что есть свой ученый совет. Поддержат, подскажут, короче говоря — в обиду не дадут. Вы как, еще не надумали продвигаться в кандидаты?
— Пока нет, — вежливо улыбнулся Моршанцев. — Но в отдаленной перспективе есть такая мысль.
— В отдаленной надо докторскую иметь, а кандидатскую в ближайшей, — ласково попенял профессор. — Время бежит, текучка заедает, не успеете оглянуться, а вам уже пятьдесят и вами командует какой-нибудь самодовольный юнец. Почему? Да потому что вы так и не удосужились обзавестись ученой степенью, а он вот обзавелся…
— Ну, до пятидесяти лет я тянуть не стану, — пообещал Моршанцев.
— Ну-ну, — то ли подбодрил, то ли одобрил профессор. — А вам, коллега, раньше доводилось подбирать пациентов для клинических исследований?
В устах профессора «коллега» звучало демократично и комплиментарно.
Моршанцев ответил, что нет, не доводилось. Профессор понимающе покивал, какие, мол, ваши годы, еще успеете, уточнил, есть ли у коллеги «еще совсем немножечко свободного времени», и стал делиться сокровенным знанием:
— Главное — это чтобы пациент не просто хотел, а прямо-таки горел желанием участвовать в исследовании. Тогда он будет с нами до конца, в хорошем смысле этого слова, не бросит прием препарата на полпути, будет аккуратен и добросовестен. Пациент должен понимать, что ему, не побоюсь этих выспренних слов, коллега, оказана великая честь, улыбнулась удача. Другим не предложили, а ему предложили. Избранность стимулирует, повышает самооценку, располагает к сотрудничеству. Поэтому не начинайте со слов: «Вы нам подходите», а говорите: «Я хочу вам предложить. Именно вам…» Подавайте это как выигрыш в лотерею, возможность бесплатно пролечиться суперсовременным, уникальным, не имеющим аналогов (даже если аналоги и есть, то незачем сообщать об этом) препаратом.
Лицо профессора на недолгое время стало строгим.
— Никогда не упоминайте про плацебо, [32] а если пациент спросит, народ ведь нынче грамотный, нахватавшийся всяких сведений, говорите, что в этом исследовании «пустышки» не участвуют. Мы всем всегда так говорим, иначе просто невозможно будет работать. Все люди мнительны, а больные — так в особенности.
— А разве пациенты не подписывают информированное согласие? — удивился Моршанцев, знавший, что перед участием в любом клиническом исследовании кандидатам должна даваться полная информация о нем.
32
Плацебо — фармакологически индифферентное вещество в виде лекарственной формы, по всем свойствам имитирующей какое-то лекарственное средство. При клинических испытаниях плацебо используют для исключения неспецифического психотерапевтического воздействия проходящих испытание препаратов.
— Подписывают, как не подписать! Как можно включать кого-то в исследование без информированного согласия? Да нас убьют за это, и убьют справедливо! Только вот, — губы профессора снова растянулись в улыбке, — кто читает эти несколько листов, написанных мелким шрифтом, да вдобавок написанных так заумно, что не сразу и ухватишь смысл. А экземпляр всего один, и остается он у нас. Очень важно уметь и невинность соблюсти, и капитал приобрести. Кстати — о капиталах. За такую услугу, как включение в исследование, вы вправе ожидать от пациента какого-то вознаграждения. Непонятливым можно и намекнуть, так что выгода от сотрудничества получается двойной — научные статьи плюс вознаграждение. Разве плохо?
Уловив замешательство, мелькнувшее на лице Моршанцева, профессор сменил тон с бодро-делового на отечески-проникновенный и продолжил:
— Если больной поблагодарит вас за включение в исследование, так это только к лучшему. Значит, будет относиться к своему участию ответственно. Людям свойственно ценить то, за что они заплатили. Вы не представляете, как бывает обидно, когда пациент самовольно выходит из исследования. Особенно когда группа мала и каждый человек буквально на вес золота… Главным образом поэтому мы ориентируемся на москвичей, для которых не составляет труда приезжать к нам в институт. Метро, автобус — и на месте, а можно и такси взять. Не сравнить с приездом из Екатеринбурга или хотя бы той же Твери. Правда, и в иногородних участниках есть своя прелесть, но об этом я распространяться не стану, и так отнял у вас много времени. Как говорили в старину: «Засим откланяюсь». Понедельник — день тяжелый, у всех дел хватает…
Профессор встал, встал и Моршанцев. Крепко пожав Моршанцеву руку да еще и энергично встряхнув ее («Сколько пороху в его пороховницах!» — уважительно подумал Моршанцев), профессор Варакучин ушел, столкнувшись в дверях с Капанадзе.
— Агитировал? — поинтересовался Отари Автандилович, кивая на только что закрывшуюся дверь.
— Агитировал, — подтвердил Моршанцев.
— Нормальный мужик Альберт Иванович, с ним надо дружить. Если какой-нибудь скользкий случай надо проконсультировать — никогда не откажет, может даже задним числом в историю консультацию вписать, если хорошо попросишь. А если диссер писать — то лучшего научного руководителя и не найти. Пахать заставит, но и со своей стороны обеспечит, чтобы все прошло в срок и без срыва. В общем, он у нас вроде крестного отца в научной сфере. Все может, всех знает, хорошим людям помогает, плохим, соответственно, не помогает.
— Как все сурово… — протянул Моршанцев.
— Иногда — очень, — подтвердил Капанадзе. — Работал у нас доцент Терехов, тупой как пробка и простой как три копейки. Настолько тупой и простой был, что начал под Альберта Ивановича подкапываться. Других настраивал против, кляузы в министерство писал… Только недолго писал, потому что поймал его ОБЭП на левой консультации ценой в тысячу рублей. Увольнение, два года условно, как полагается, говорят, что он в институте питания теперь работает, только что там делать кардиологу, я не понимаю. Такие дела.