Клинки против смерти
Шрифт:
Шилбой звали чародея, что порой был наставником Мышелова, а изредка в подходящем настроении, еще и его хранителем, так что наш герой никогда не пренебрегал его приглашениями, поскольку маг, пусть глаза его и не располагались между лбом и щеками, прекрасно видел все уловки некоторых малообщительных любителей приключений.
Правда, временами Шилба назначал Мышелову задания, весьма докучливые и, прямо сказать, занудные — ну, например, добыть ему девять белых котов без единого черного волоска, или украсть пять экземпляров одной и той же испещренной магическими рунами книги из пяти весьма удаленных друг от друга библиотек по черной магии, или же представить ему по образчику экскрементов четырех королей, живых или мертвых, — так что Мышелов явился пораньше, чтобы узнать поскорее дурные новости. Но явился один, поскольку на этот раз твердо желал избежать насмешек, которым подвергал его приятель Фафхрд, пока усердный Мышелов смиренно выслушивал наставления чародея, быть может, на ходу еще добавлявшего дел.
Записка Шилбы, словно выгравированная внутри черепа Мышелова, гласила:
Когда Звезда Акул затмится шпилем Рхана, да будешь ты возле Фонтана Темного Изобилия.
Вместо подписи на ней был небольшой простой овал, обычный знак Шилбы.
Мышелов бесшумно скользил во тьме к фонтану, представлявшему собой просто приземистую черную колонну с округлым верхом. Каждые двадцать ударов сердца слона на вершине ее набухала огромная черная капля, незамедлительно стекавшая вниз.
Стоя перед фонтаном, Мышелов согнул перед собой руку и измерил высоту зеленой Звезды Акул. Ей следовало еще опуститься по небу на шесть пальцев, прежде чем она коснется острой вершины стройного многогранного минарета Рхан, высящегося вдали.
Мышелов пригнулся возле черной колонны и легко вспрыгнул на нее, чтобы проверить, не изменится ли при этом положение звезды Акул относительно минарета. Значительных различий он не увидел.
Он вгляделся во тьму, отыскал неподвижную фигуру, похожую на монаха в глубоком капюшоне, таком глубоком, что можно было только удивляться, как он видит перед собой. Фигур не было вовсе.
Настроение Мышелова изменилось. Раз уж Шилба не проявил любезности и не явился пораньше, значит, и он, Мышелов, может позволить себе легкую невоспитанность. Широким решительным шагом он направился к новой лавке с дверью под тройной аркой, возмутительный свет которой заинтересовал его по крайней мере еще за квартал от Площади Мрачных Увеселений.
Приоткрыв одно отяжеленное вином веко и не поворачивая головы, Фафхрд-северянин окинул взором половину ярко освещенной комнаты, где почивал обнаженным. Закрыв этот глаз, он открыл другой и обозрел вторую половину.
Мышелова нигде не было. Что ж, неплохо! Если удача не откажет ему сегодня, неотложное дело удастся провернуть ночью без обычных насмешек со стороны серого мошенника.
Он извлек из-под колючей щеки квадратик лиловой змеиной кожи в мелких дырочках, так что, если поглядеть через нее на огонь, появлялись крошечные звездочки. Они складывались в буквы туманного сообщения: Когда кинжал Рхана поразит тьму в сердце Звезды Акул, предстань перед Источником Черных Капель.
Поверх проколов чем-то коричнево-оранжевым, похожим на засохшую кровь, во весь лиловый квадрат была намалевана семиногая свастика — один из знаков Нигобля Семиглазого.
Признать в Источнике Черных Капель Фонтан Темного Изобилия Фафхрду было несложно, еще в детстве он вынужден был привыкнуть к подобному поэтическому символизму, обучаясь у скальда.
Нингобль для Фафхрда был примерно тем же, что Шилба для Мышелова, разве что Семиглазый был куда более привередливым архимагом. Имея вкус к тавматургическим занятиям, он рассылал Фафхрда на куда большие расстояния с целью убийства драконов, затопления четырехмачтовых заколдованных кораблей и похищения охраняемых великанами зачарованных королев.
Кроме того, Нингобль имел наклонность к тихому и весьма прозаическому хвастовству, особенно когда речь заходила о великолепии его громадного подземного обиталища… Каменистые извилистые коридоры его пещеры уводили, как он часто уверял, в любую точку пространства и времени, если только перед этим получишь точные инструкции от хозяина, как именно и куда проходить этими извивающимися скальными ходами под низким потолком.
Особого желания выучить формулы и заклинания Нингобля у Фафхрда не было — в отличие от Мышелова, стремившегося кое-что узнать у Шилбы, — но Семиглазый умело управлял Фафхрдом, используя слабости его и былые ошибки, так что северянину всегда приходилось внимательно выслушивать наставления чародея и разную колдовскую похвальбу, но только если всеми возможными естественными и сверхъестественными способами поблизости не оказывалось ухмыляющегося и вечно подзуживавшего Мышелова.
Тем временем перед огнем Фафхрд натягивал, застегивал и навешивал на свое громадное мускулистое тело, обильно покрытое толстыми короткими золотисто-рыжими волосками, всякие одеяния, оружие и украшения. И когда в сапогах и в шлеме он открыл входную дверь и поглядел вдоль темнеющего переулка, заметив лишь продавца каштанов, согнувшегося над жаровней на ближайшем углу, можно было решительно присягнуть, что к Площади Мрачных Увеселений он будет следовать, лязгая и грохоча, словно осадная башня, приближающаяся к городской стене.
Но старый продавец каштанов, слух которого был острее, чем у рыси, — потому он и служил в осведомителях Властелина, — едва не проглотил собственный язык, когда Фафхрд промчался мимо него, высокий как сосна, быстрый как ветер и безмолвный как призрак.
Растолкав мужланов меткими ударами локтя в покрытые жиром ребра, Мышелов зашагал по темным булыжникам к ослепительно сверкающей двери, увенчанной как бы перевернутым сердечком. Не иначе каменщикам пришлось работать как бесам, чтобы прорезать и отштукатурить дверной проем так быстро: он побывал здесь около полудня и не заметил никакой арки — только ровную стену.
Иноземец в красной феске и длинноносых красных туфлях поспешно выбежал навстречу Мышелову и, склонившись пред ним, с поклонами стал пятиться назад, обметая дорогу перед первым покупателем.
Но мрачное лицо Мышелова было исполнено недоверия и брезгливости. Остановившись перед кучкой предметов, расставленных перед дверью, он с неодобрением уставился на них, извлек из тонких серых ножен Скальпель и кончиком узкого клинка перевернул обложку книги, лежавшей сверху на стопке фолиантов. Не попытавшись нагнуться или поднять ее, он пробежал глазами первую страницу, покачал головой, быстро перевернул еще с полдюжины страниц, словно указкой, поводил острием Скальпеля, та здесь, то там отмечая слова, и с явным осуждением быстро захлопнул книгу движением меча.