Клинок без ржавчины
Шрифт:
— Ты рамку не так держишь, потому и глина у тебя криво ложится на форму, — сказала она молодой работнице и тут же, закатав рукава, быстро и ловко сформовала несколько черепиц.
Старший мастер сказал:
— Вижу я, Настасья Степановна, вы не только стряпать мастерица.
Настасья вся зарделась:
— Да что вы, Петро Михайлович! Это я так, забавы ради… Бывало, принесу обед мужу, и, пока он полдничает, я тут за его формой время коротаю.
— Ладно вы скоротали свое время, — одобрительно заметил старший мастер и, немного подумав, добавил: — В час бы
— Значит, можно? — спросила Настасья.
И с того дня пошла о ней слава лучшей формовщицы черепичного завода. Она и хозяйство свое исправно вела и на работе имя своего мужа не посрамила.
Иногда Мария вспоминала свадьбу своей старшей сестры. Полдеревни гуляло у них в доме. Под цветущими яблонями накрытые белоснежными скатертями столы ломились под тяжестью бутылей с водкой, настоянной на лимонных корочках, на ароматных травах. А сколько было пышных пирогов, начиненных яблоками, рисом, печенкой, тертым орехом… На больших блюдах красовались и жареный поросенок, и поросенок под хреном, и заплывшие жиром медно-красные гуси.
А сколько было гостей! За столом сидели и Андрей Гирский — старейший тракторист колхоза, и знатная свинарка — бабка Антонина, вырастившая знаменитого Ваську, племенного хряка в тридцать пять пудов весом. Когда Ваську везли на Сельскохозяйственную выставку, ребятишки провожали его далеко за деревню. Боров не помещался на грузовой машине, пришлось досками удлинить кузов. Были тут и пчеловоды, и садовники, приехали трактористы из МТС, нарядные, как женихи. Заломив кепки, они разбрелись по саду, балагурили с девушками, накрывавшими свадебные столы.
Отец Марии после первых же рюмок захмелел и стал хвалиться: моей черепицей, мол, все ваши дома крыты, я такую черепицу обжег, что и на ваш век хватит, и вашим сынам, и вашим внукам, и правнукам.
…Но вот пришло лихолетье. И, как ветер охапку листьев, разметала война дружную семью Вершининых. Где теперь отец Марии, сестры, зятья?..
С первого же дня войны Мария так настойчиво рвалась на фронт, что родным пришлось отпустить се на курсы медицинских сестер. Но когда отец ушел воевать, Мария не могла оставить мать одну в опустевшем доме и, бросив курсы, вернулась в деревню. Мария была полна тревоги, хваталась то за одно, то за другое дело — и на молочной ферме работала, и в детских яслях, а то вдруг захотела стать трактористкой, с утра до вечера пропадала в соседней МТС. Но ни к чему не лежало ее сердце. Трактор, детские ясли, доение коров — все это казалось чересчур незначительным девушке, мечтавшей о героических подвигах.
Она вся трепетала, когда среди проходящих воинских частей видела своих ровесниц, одетых в военную форму. Каждая из них казалась Марии героиней, она любила этих незнакомых девушек и мысленно наделяла их всем, что было на свете чистого и хорошего.
Шли дни. Окруженный заботой и лаской, в своем печальном одиночестве Ладо так сдружился с Марией, словно они знали друг друга еще со школьной скамьи. Он только потому и радовался утру и вечеру, что надеялся услышать
Когда Ладо настолько поправился, что уже мог сидеть на тахте, молодая хозяйка неожиданно изменила свое отношение к нему. Теперь она не так запросто держалась с ним, как прежде. Читая книгу, она уже не садилась к нему на тахту, не приходила в домашнем платье и босая.
— Когда кончится война, я хотела бы повидать твою родину. Приехать мне? — как-то сказала Мария.
— Приезжай, Мария, приезжай! Такого жениха тебе найду, краше звезд будет, — пошутил Ладо.
— Об этом не беспокойся, сваты и тут найдутся, — резко сказала она и залилась густым румянцем.
«Должно быть, любит кого-нибудь», — подумал он, II от этой мысли ему стало больно.
— У тебя, видно, есть жених, Мария? — сорвалось у него с языка.
— Ну конечно, есть! А ты не знал? — И она выбежала из комнаты.
На следующее утро ему подала умыться Настасья Степановна. Мария не пришла и вечером.
— Господи! Я тебя разбудила?!
Ставни были открыты. Солнце ударило Ладо в глаза.
— Куда ты пропала вчера, Мария?
Тихая улыбка тронула ее губы:
— Соскучился?
— Разве хороший врач бросает своего больного? Где ты была?
— Нет, сперва ответь: соскучился ты по мне? Что бы ты стал делать, если бы я и сегодня не пришла?
Ладо засмеялся — так наивна была ее настойчивость.
— Чему ты смеешься?
Голос Марии дрогнул, и Ладо откровенно признался.
— Соскучился, Мария, как не соскучиться! Я шею себе свернул, поминутно глядя на дверь!
Она опять усмехнулась и сказала, что была в соседнем селе, там и заночевала.
Девушка побрызгала водой пол и принялась подметать.
На ней было нарядное ситцевое платье в желто-красных горошках. Мария казалась стройнее и красивее, чем всегда. Она это знала и чувствовала себя немножко неловко, ступала несмело и даже слегка сутулилась, чтобы не так явственно обрисовывалась ее молодая грудь. Временами тень какой-то неуловимой досады набегала на ее лицо. Потом снова губы раздвигались в тихой улыбке. Ладо глаз не мог оторвать от девушки, так шло ей это тихое волнение, беспрерывная игра света и тени.
— Если бы ты знал, какая я плохая, ты бы и разговаривать со мной не захотел! — вдруг сказала Мария.
Он не понял, шутит она или говорит серьезно. В то утро она поминутно удивляла его.
— Почему, Мария? Чем же ты плохая?
— Я тебе сейчас неправду сказала. Никуда я вчера не уходила.
— Так где же ты была весь день?
— Дома сидела.
— А почему своего больного не навестила? Надоел он тебе?
— Как тебе не стыдно?
— Тогда в чем же дело?
Она опустила голову: