Клинок его Величества
Шрифт:
Длань Хелмасты [60] коснулась чела ерзида так быстро, что даже Касым, ожидавший чего-то подобного, растерянно застыл. Остальные ерзиды — так вообще превратились в соляные столбы. И только Байзар, сын Шадрата, привыкший ценить воинские умения больше, чем названия родов, веско произнес:
— Субэдэ-бали сказал свое слово, шири! Этот воин достоин быть ерзидом и следовать за конем Алван-берза!
— Ойра!!! — согласился с ним Касым. И, запоздало вспомнив об обычаях, ударил себя кулаком в грудь: — Марух, сын Нардара! Я, Касым, сын Шакрая, шири и Голос Алвана, сына Давтала, Великого берза из рода Надзир, принимаю тебя в род! Пусть твоя сабля будет остра, рука — тверда, а дух несокрушим! Ойра!!!
60
Хелмасты —
— Ойра!!! — заорали воины, приветствуя родича-багатура…
…Кумыс, пролитый на погребальный курган Сахрета, сына Джамала, еще не впитался в землю, а воины рода Надзир, разбитые на девять отрядов, уже знакомились со своими ичитаями, не проигравшими ни одного боя. Как и предсказывал Марух, сын Нардара, недовольных среди ерзидов не было — даже те, кто был отмечен дыханием Хелмасты [61] , восторженно пожирали взглядом своих десятников. И, судя по выражениям лиц, предвкушали победы, которые можно одержать под предводительством девяти [62] багатуров.
61
Отмечен дыханием Хелмасты — ранен.
62
Девять — священное число для ерзидов.
И лишь иногда на лицах некоторых из них мелькало удивление: воины вспоминали речь, сказанную Касымом после завершения последнего поединка, и пытались понять, что скрывается под словами «смирить свою гордость и беспрекословно выполнять любые приказы ваших ичитаев».
Впрочем, удивление довольно быстро сменялось все теми же восторженными улыбками — ведь тысячник, чьими устами говорил Алван-берз, новый хозяин сабли самого Атгиза Сотрясателя Земли, обещал, что их действия даруют армии Степи победы, равных которым не было даже во времена первого хозяина Гюрзы. А тех, благодаря кому это будет достигнуто, назовут Первыми Клинками народа ерзидов…
«Настоящий воин должен быть сильным, как лев, быстрым, как атакующая змея, и непредсказуемым, как погода зимой. Вы, лучшие воины ерзидов, отправлены в Лайш-аран для того, чтобы совершить невозможное… Так будьте достойны своего вождя…» — мысленно повторял Касым собственные слова. И, подумав, раз за разом добавлял недосказанное: — «Своего вождя и… его хитроумного эрдэгэ…»
Заметив, что первоначальные восторги воинов постепенно сходят на «нет», шири стряхнул с себя легкое оцепенение, и, кивком подозвав к себе Маруха, негромко поинтересовался:
— Ну что, можно разъезжаться?
— Угу… — кивнул лайши.
— Тогда пусть твои воины командуют…
…Следующие пять дней Касым чувствовал себя не на своей кошме [63] — и им, и его отрядом командовал пусть и побратим самого берза, но все-таки обычный ичитай. Да, его приказы выдавались в форме пожеланий, а советы не требовали беспрекословного выполнения, но даже самый тупой воин в отряде понимал, что здесь, в Лайш-аране, решения принимаются не Касымом, сыном Шакрая, а Марухом, сыном Нардара.
63
Не на своей кошме — не в своей тарелке.
Как ни странно, это никого не удивляло: воины, мечтающие о славе Первых Клинков берза, были готовы на что угодно, лишь бы тот светлый день, когда им вручат сабли с белой рукоятью, настал как можно быстрее.
Поэтому, добравшись до заброшенной деревеньки, расположенной в трех часах езды от Сайка-ойтэ, все двадцать сородичей шири безропотно вселились в заброшенный дом у околицы, без понуканий переоделись в неудобные одежды лайши и даже сняли с шей ожерелья мужества [64] . А потом, все, как один, расстроились. Услышав имена тех, кто, по решению их лайши-багатура, отправится в город уже сегодня.
64
Ожерелье мужества — украшение из костей больших пальцев рук воинов, убитых его владельцем.
Касым-шири тоже почувствовал зависть. Однако, в отличие от сородичей, постарался этого не показать: решение сына Нардара оставить его в деревне было верным — воинам, еще не привыкшим изображать северян, требовался присмотр. Поэтому, когда восемнадцать несчастных, столпившись у окон, принялись пожирать глазами братьев Байзара и Ядрата, таскающих мешки с мукой из сарая к телеге, шири вгляделся в лица тех, кому выпало самое трудное — ждать. И мысленно усмехнулся: в глазах всех без исключения горела одна и та же мечта — о сабле с белой рукоятью, символе мужества Первого Клинка ерзидов.
Нет, в том, что большинство из тех, кто выживет в этой войне, получат вожделенную саблю, Касым не сомневался. Ибо догадывался, благодаря кому в теплое и порядком застоявшееся озерцо воинских умений народа степи влилась чистая и холодная струя народов Севера.
Аишка-нэй [65] — именно ее прихоть заставила ее сына, бога войны Субэдэ-бали, кинуть взгляд на какую-то ослепительно красивую лайш-ири, и возжелать ее плоти. Семя бога, оросившее чрево женщины, дало жизнь будущему эрдэгэ Алван-берза, воину по имени Гогнар, а так же стало первой песчинкой, упавшей в основание величественного кургана будущего величия народа Степи. И предопределило судьбу тысяч и тысяч его сыновей.
65
Аишка-нэй — богиня Судьбы, мать Субэдэ-бали.
В том, что его догадка верна, шири не сомневался: с первых дней появления в степи за судьбой белолицего лайши присматривал не кто-нибудь, а сам Дэзири-шо. Кроме этого саблю, вернее, меч сына Алоя держали целых девять багатуров [66] , а хитроумные планы войны, рождающиеся в его голове, явно были мыслями самого Субэдэ-бали.
«Да будет благословенен час, когда ты повстречался на нашем пути…» — щуря глаза, раз за разом мысленно повторял тысячник. И в знак искренности своих помыслов не отводил взгляда от поднимающегося над лесом светила. А когда в его слезящихся от ослепительного света глазах на миг промелькнул расплывчатый силуэт Удири-бали [67] , тысячник расплылся в счастливой улыбке, выхватил из ножен саблю и растроганно прижал ее ко лбу: бог Солнца заметил его взгляд и подал знак! Значит, его догадки верны, а берзу и его воинам будет сопутствовать удача!!!
66
Держать меч кого-либо — являться членами его отряда.
67
Удири-бали — бог Солнца и Судьбы, по представлениям ерзидов, побратим Субэдэ-бали.
— Знамение, шири? — благоговейно прошептал кто-то из стоящих рядом сородичей.
— Я только что видел Удири-бали… — смахнув с подбородка слезу, кивнул Касым. — Он подтвердил, что эрдэгэ Гогнар — сын Субэдэ-бали!!!
— О-о-о!!! — восхищенно выдохнуло несколько воинов сразу. А Гирви, сын Елора, вытаращив глаза, рванул ворот холщовой рубахи: — Так… об этом надо… э-э-э… сообщить Алван-берзу!
Первый раз в жизни Касым пожалел о том, что у ерзидов нет почтовых голубей:
— Не получится… у нас на счету каждый воин, и послать кого-то из вас в Степь я не смогу…