Клинок эмира. По ту сторону фронта (ил. Р.Клочкова.)
Шрифт:
Группы тронулись, каждая в свою сторону.
Часа через три солнце спустилось к горизонту. Слева, километрах в десяти, неясно замаячили постройки одинокого кишлака.
— Колхоз имени Буденного, — пояснил Закир. — Хороший будет колхоз. Сейчас к нему воду ведут от канала.
Солнце скрылось за край земли. Небо сделалось багряным, потом тускло-серым.
Всадники понукали коней.
Наконец сиреневые громады гор вплотную надвинулись на степь. Дорога начала сужаться и повернула к ущелью, откуда тянуло холодным воздухом.
—
Всадники вытянулись гуськом. Каменистая ступенчатая тропа, прижимаясь к левой стене ущелья, повела на подъем.
— Овринг, — сказал, обернувшись, Закир.
Да, это был овринг — карниз, вырубленный руками человека вдоль отвесных скал. Местами он был выложен камнем, местами — бревнами, кое-где хворостом. По зыбкому, непрочному настилу лошади двигались медленно. Чем выше поднималась тропа, тем осторожнее делался их шаг. Слева высились скалы, справа, по дну ущелья, несся, грохоча и пенясь на камнях, бурный горный поток.
Почти у самого перевала, откуда тропа должна была пойти на снижение, на остром, как кинжал, скалистом пике всадники увидели крупного архара. Он стоял, не шевелясь, точно каменное изваяние, высоко подняв голову, увенчанную массивными рогами.
Карниз становился все уже и уже, и разминуться со встречным всадником здесь не было никакой возможности. Хворостяной настил колыхался под ногами коней. Казалось, что в любую минуту он может рухнуть и увлечь за собой в пропасть людей и животных.
Лошади, похрапывая, жались потными боками к каменной стене.
Когда в небе показались первые звезды, ущелье раздвинулось, горный поток исчез, и тропа незаметно перешла в каменистую дорогу. Она круто повела вниз, в неширокую долину.
Всадники придержали коней. Перед ними, как на рисунке, лежал кишлак. Среди темной зелени садов желтели глиняные домики. Один из них, как и писала Анзират, заметно выделялся. Он стоял посреди сравнительно большой усадьбы, окруженный высокими тополями, напоминавшими своей пирамидальной формой кипарисы.
Да, ничего не скажешь: Нарус Ахмед знал, куда упрятать свою жертву! Здесь Анзират ограждена от любопытных взоров и отрезана от всего мира.
Саттар тронул коня и начал спуск в долину.
Сумерки быстро сгущались. Наплывала звездная прохладная ночь. В кишлаке стояла тишина, и единственная улица его была безлюдна.
У ворот большой усадьбы всадники остановились. Ворота и дувал были настолько высоки, что даже с коня не удавалось заглянуть во двор.
Саттар постучал сапогом в ворота. Залаяла собака. Спустя некоторое время послышался голос:
— Кто там?
— Свои! — ответил Саттар. — Бойцы кавдивизиона.
— Сейчас, сейчас… Возьму ключи…
— Ого! — многозначительно заметил Гребенников. — Ворота на запоре.
— Таким "своим" они как раз и не особенно рады, — усмехнулся Закир. Какие мы им "свои"?…
Пришлось прождать несколько минут,
Гостей встретил взъерошенный и перепуганный "хозяин" усадьбы, садовник Наруза Ахмеда. Приложив руку к сердцу, он рассыпался в приветствиях.
Гости поздоровались, и Саттар спросил:
— Хозяин?
— Да, хозяин.
— Остановимся у тебя на несколько дней.
Садовник угодливо поклонился и предложил Халилову поставить лошадей в конюшню.
— Не стоит, — отклонил предложение Саттар. — Ночью лучше на воздухе, а утром видно будет. Располагайтесь вон там, — и он показал бойцам на угол дувала, где виднелось что-то вроде коновязи. — Коней не бросать, — тихо предупредил Саттар товарищей. — Дежурьте по очереди.
Задав лошадям корму, "хозяин" пригласил Халилова в дом. У порога он полил гостю на руки воду из старинного медного кувшина с узким горлом, потом ввел в просторную комнату с пустыми нишами в стенах, где, кроме низенького круглого стола и потрепанного ковра на полу, никакой обстановки не было.
Однако через несколько минут все преобразилось. Хозяин внес большую белую кошму, развернул ее и положил вдоль стены мягкие пуховые подушки.
Едва он успел уложить последнюю подушку, как в комнату степенно вошел плотный пожилой человек с отвислыми чертами лица и маленькими, близко поставленными глазами. Из-под распахнутого халата его выглядывал треугольник груди темно-багрового цвета.
— Это мой гость, родственник, — представил его садовник. — Приехал из Андижана проведать… — Гость подал твердую руку Халилову, и тот почему-то сразу решил, что это вовсе не родственник. Саттар не узнал в нем Бахрама, телохранителя Ахмедбека, — ведь много прошло с того времени, когда мальчишка Саттар видел грозного Бахрама.
Садовник удалился. Бахрам и Халилов уселись на кошму, закурили, помолчали, а потом заговорили о разных разностях. Говорил, собственно, Бахрам, а Халилов слушал. Слушал и в то же время мысленно обыскивал дом, в котором скрывали его любимую. Дом был велик. В нем, конечно, не две и не три комнаты. И в какой-то из них спрятана Анзират, но в какой — догадаться трудно. Неужели Анзират, несчастная родная Анзират, здесь, под этой крышей?
Обводя внимательным взглядом стены, Саттар заметил с правой стороны еще одну дверь, узкую, невысокую, закрашенную известью. По всему было видно, что ею давно не пользовались. Интересно, куда она ведет?
Пока Бахрам и Халилов курили и беседовали, пожилая женщина накрыла стол. На нем появилась цветная скатерка, пиалы, чайники, лепешки, мелкий кишмиш, вяленый урюк янтарного цвета, кувшин со сливками.
Когда Бахрам и гость стали усаживаться у стола, в комнату вошел местный мулла — жирный старик с полусонными глазами. Он преувеличенно любезно приветствовал редкого гостя, высказал несколько комплиментов по адресу красных командиров и заявил, что считает для себя большой честью знакомство с Халиловым.